Бернар Фоконье - Флобер
Эта короткая связь была поистине шоком для молодого Флобера. То обстоятельство, что страсть была взаимной, удваивало его эмоциональное потрясение. После того как Гюстав покинул Марсель, хозяйка гостиницы горевала от всей души. Молодой человек за четыре дня показал себя с самой лучшей стороны. Они еще долго будут писать друг другу нежные письма. Впрочем, Гюстав просит ее пересылать ему почту через его друга Амара, чтобы не вызывать подозрений у родных. Что же касается самого Гюстава, он уже мысленно готов отречься от своих чувств. Флобер разрывается на части между горечью разлуки и радостью обретения свободы и душевного покоя. Для него главное в этой жизни — чтобы ничто не отвлекало бы его от погружения в мир мечты и фантазий. Он пишет длинные письма той, которая дала ему все, что может дать женщина для удовлетворения физических потребностей мужчины. Эти письма будущего писателя были разорваны, уничтожены или же затерялись. И всё же некоторые письма Элали не канули в вечность и сохранились. Многие годы спустя, в 1846 году, в письме Луизе Коле он признается: «В 18 лет по возвращении с юга Франции я еще полгода писал пылкие письма женщине, которую не любил. — Мне хотелось заставить себя полюбить, чтобы отточить перо»[46].
Итак, в представлении молодого Флобера любовь — это некий недосягаемый и непостижимый идеал, а все, что доступно и легко идет в руки, недостойно его внимания. Элиза, Элали, представляют собой, по его мнению, две стороны женской сущности — мать и шлюху. Теперь ему уже есть о чем писать.
ПРАВО ВЕЛИКОЕ И УЖАСНОЕ
В ноябре 1840 года после путешествия по югу Франции и на Корсику Гюстав возвращается домой уже совсем другим человеком. Элали шлет ему страстные письма. Он «зажег в ней пылающий костер», она «целует его везде»[47]. Она объявляет ему о своем близком отъезде в Америку. Женщина надеется встретиться с ним по возвращении. Гюстава нисколько не трогают ее признания, словно четыре дня, проведенные в ее объятиях, надолго лишили его иллюзий относительно зова плоти, однако вполне реального и конкретного. «…Женщина, — пишет он Эрнесту Шевалье, — весьма примитивное существо. Мужчина слишком идеализирует ее и возводит на пьедестал. Преклонение перед статуей побуждает к самоудовлетворению. Реальность кажется нам отвратительной»[48].
Цинизм пресытившегося самца, воротящего нос от плоти, которой он только что утолял свой голод, по правде говоря, производит довольно неприятное впечатление. Возвращение в Руан не приносит ему радости. Он уже мечтает о Востоке. «Я ненавижу Европу, а Францию, мою замечательную родину, я с большой охотой послал бы ко всем чертям. Теперь, когда я распахнул дверь в просторы полей, — пишет он Эрнесту Шевалье, — …мне остается лишь томиться желаниями, которые не могут осуществиться, и постоянно зевать от жутчайшей скуки»[49]. Гюстав даже перестает писать. Его гложет тоска, как предвестник будущей депрессии.
А пока жизнь идет своим чередом. И надо принимать какое-то решение относительно будущего. Гюстав не испытывает тяги к наукам и медицине. Впрочем, ими уже увлекается его брат Ашиль. Ему остается только юриспруденция, которая наилучшим образом отвечает отцовским чаяниям. И все же перспектива провести в Париже ближайшие четыре года — в Руане нет юридического факультета — не вызывает у Гюстава ничего, кроме жалобных вздохов и насмешливых ухмылок. Эрнест Шевалье уже давно учится на юриста и скоро получит диплом магистра. У Гюстава нет желания пойти по его стопам.
Прошло уже больше года после сдачи экзамена на бакалавра, когда Гюстав в ноябре 1841 года отправляется, наконец, в Париж, чтобы записаться в университет на факультет права. Чем же он был занят все эти долгие месяцы? Да ничем. После памятного путешествия на Корсику им овладевает лень. Он попросту бьет баклуши. Возникает вопрос: решила ли семья предоставить ему «академический отпуск», чтобы он пришел в себя после тяжких усилий, потраченных на подготовку к экзамену? Заметили ли родители, что у Гюстава был если не недостаток, то нежелание подчиняться законам и правилам социальной жизни? Очевидно, стремление «пролежать как медведь в берлоге» и бездельничать в эти годы стало отличительной чертой характера молодого человека. Возможно, он позволяет себе роскошь переболеть «болезнью века», столь дорогой сердцу романтика. Благосостояние семьи вполне этому способствовало. Гюставу, как младшему в семье, было позволено делать глупости. Возможно, он еще найдет себя в творчестве, поскольку обладает даром сочинительства.
Гюстав теряет юношескую стройность. Можно сказать больше: он толстеет на глазах. За этот год, пока он предается безделью и лени, он заметно прибавляет в весе. К двадцати годам из молодого бога галлов он постепенно превращается в толстощекого увальня, большого любителя плотно и вкусно поесть. В Париже он встречается с Эрнестом Шевалье, который уже приступил к занятиям на факультете права. Гюстав пребывает в самом мрачном расположении духа. Начать с того, что он с презрением относится к правосудию, которое «ему всегда казалось буффонадой»[50]. И вот теперь он будет вынужден учить это пресловутое право… Решительно, ему не хочется ничего. Или же, скорее всего, он желает только одного: писать. Он делится своими переживаниями со своим бывшим учителем Гурго-Дюгазоном, в то время преподавателем в Версале. Учитель понимает, из какого теста сделан его бывший ученик, — это человек, одержимый одной навязчивой идеей, который скорее выберет смерть, чем откажется от своего призвания. Ближайшее будущее покажет, насколько он был прав.
Гюстав гнет свою линию, но, как послушный и уважающий родителей сын, он не вступает в конфликт с любящей и все понимающей семьей. Он решает сказаться больным и выбирает для себя модную в те времена и вполне достойную для молодого буржуа и совсем не заразную болезнь — невроз. И приступает к осуществлению своего плана не сразу, а постепенно.
Первые месяцы обучения на факультете права проходят довольно спокойно. В начале 1842 года он недолго живет в Париже, а затем возвращается в Руан и остается там до лета. Он накупил книг по юриспруденции. Едва раскрыв учебник, он тут же с отвращением закрывает его. Гюстав не может разобраться в юридической тарабарщине. Правоведение начинает над ним свою разрушительную работу.
Первый год обучения на факультете права Гюстав проводит в стенах родного дома в Руане. Почему? Может, его семья не хотела, чтобы он уехал в большой город со всеми его соблазнами? Возможно, родные посчитали, что надо не спускать с него глаз? Очевидно одно: отец Гюстава был озабочен тем, что его сын склонен к меланхолии и не проявляет большого энтузиазма к учебе. Как можно такого молодого человека оставить одного в Париже?.. И вот целый год наш Гюстав, обложившись учебниками по вопросам права, продолжает трудиться над книгой «Ноябрь», самым значительным из всех его юношеских произведений, написанным под впечатлением от сочинений Гёте, Шатобриана, Мюссе[51], называя ее «сентиментальным и любовным варевом»[52]. Несмотря на то что работает над книгой с 1840 года, он сообщает своему другу Эрнесту 24 февраля 1842 года: «Я ни на что не способен, я ничего не пишу, ничего не читаю».
