Леонид Соболев - Англичанин
Командир улыбнулся, и, пока хлопали, он, наклонившись к комиссару, что-то ему сказал, смотря на англичанина. Тот тоже улыбнулся и стал говорить медленнее. Костровцев, запинаясь, переводил:
- Товарищи! В нашем общественном... общем деле освобождения рабочих всего мира большим... как это... препятствием служат национальные переборки...
- Перегородки, - подсказал командир, и англичанин опять улыбнулся, смотря на Костровцева.
- Верно, национальные перегородки... Сейчас я болен... Но тут обо мне он... дело, так сказать, личное.
Командир, окончательно рассмеявшись, встал.
- Товарищи, - сказал он, маленькая неувязка. Товарищ Хьюдсон сказал дословно следующее: "Вот сейчас я мучаюсь, видя перед собой впервые советских матросов, целый коллектив партийцев-матросов, и не имея возможности говорить с ними на одном языке. Боюсь, что товарищ Костровцев несколько неточно передает вам мои слова. Это тоже одно из проклятий национальных разделений..."
Смех прокатился по собранию, и кто-то крикнул:
- Просим, товарищ командир! Переводите сами!
- Пожалуй, я буду не лучше предыдущего оратора. А впрочем, попробую.
Он повернулся к Хьюдсону и обменялся с ним несколькими фразами.
- Провалил, Костровцев, - сказал комиссар, укоризненно качая головой. А еще в Лондоне жил...
Костровцев, сконфуженный, но довольный, сел, вытирая платком шею.
- Комредс, - опять начал Хьюдсон, и командир стал рядом с ним.
Он был широк в плечах, спокоен и прост. Тридцать семь лет несколько отяжелили его, и говорил он, как стоял: плотно, широко и уверенно. Говорить он привык, и говорил хорошо, не задерживаясь на середине фразы и обходясь без неизбежных "так сказать", "значит" и прочих ненужных слов, употребляемых ораторами в качестве уловки, пока мысль не оформится в слово. Он переводил сразу по две-три фразы, останавливая англичанина поднятой рукой.
Следующей мыслью Хьюдсона была оценка Красной Армии и Флота как армии класса, а не нации. Это бесспорно для вас, сказал Хьюдсон, и это с каждым днем укрепляется в сознании разорванного на нации пролетариата.
Англичанин! На этом слове висит проклятье многих наций, сказал Хьюдсон. Оно звучит последней бранью в устах индуса, негра, бушмена.
Англичанин! Англия шлет в колонии самых твердых и жестоких слуг английского капитала. Именем Англии прикрываются его страшные дела.
Англичанин! Это слово туманит ум многих, заливает глаза кровью и зовет к мести.
"Смотрите, как ненавидит нас с вами мир, - говорят нам банкиры и фабриканты. - Нас ненавидят за то, что Англия сильнее всех, что она обеспечивает каждому англичанину благосостояние, за то, что она дает работу вам, английским рабочим, а не немецким. Нас ненавидят как представителей единственной нации, которая сумела утвердить свое место под солнцем. Смотрите, как весь мир хочет уничтожить нас, англичан!"
Так говорили нам, матросам крейсера "Корнуэлл", в 1914 году, когда мы переменили в погребах практические снаряды на боевые. Тогда мы не знали, что мир делится не на нации, а на классы. Я был сперристом. Билли Кросс был рулевым. Это он сказал мне первый об этом. Я рассмеялся - это придумали немцы, чтобы ослабить Англию. Мы топили немецкие подводные лодки. "Там такие же рабочие, как мы, - говорил Билли. - Почему мы их убиваем, ты знаешь?"
"Корнуэлл" метался по всем океанам. Мы обстреливали где-то у Африки остров. На нем была деревня. Билли сказал: "Там такие же крестьяне, как мы".
Война все же надоела. Она закончилась. Мы думали отдохнуть. Но через месяц мы опять приняли боевые снаряды и пошли в Белое море.
"Вот Россия, - сказали нам. Берега были унылы. - Та Россия, которая изменила Англии. Она продалась немцам и бросила нас в самый тяжелый момент войны. Измену она назвала революцией. Мы пришли сюда наказать изменников, из-за которых были убиты лишние тысячи англичан".
Это было понятно. Но Билли вечером сказал:
- Бен, а зачем здесь болтаются траулеры?
- Очевидно, ловить треску, - сказал я.
- Так ведь воды русские?
- Они изменники, - сказал я.
- А мы грабители, - сказал он.
Билли повернул дело иначе.
- В России революция, - сказал он, - власть взяли рабочие и крестьяне. Они не хотят, чтобы их треску ловила английская фирма, Ведь это английская фирма, Бен?
Я задумался. Тогда Билл стал наседать:
- Что бы ты сказал, Бен, если бы французские траулеры пришли в Дорн-Кеп и стали у тебя под носом ловить треску? И если бы французский крейсер отгонял бы тебя от трески снарядами? Твои дети голодали бы, Бен?
Надо сказать, что до службы я был рыбаком.
- "Корнуэлл" здесь не затем, - сказал я, - мы помогаем свергнуть в России власть, которая заключила предательский мир.
- "Корнуэлл" здесь затем, чтобы охранять траулеры рыболовного акционерного общества Ферст, - сказал Билли. - "Корнуэлл" здесь затем, чтобы поддерживать порядок в новой английской колонии, называемой Северной Россией. Эта колония, изобилующая рыбой, нужна Ферсту. Кому же мы служим, Бен: Англии или Ферсту?
Это я увидел своими глазами. Мы были в море. Траулеры ловили треску. Нас подозвали сигналом. Капитану сообщили, что их обстреляло сторожевое судно под красным флагом. Мы дали полный ход и к вечеру увидели его на горизонте. Мы потопили его третьим снарядом. На другой день мы подходили к месту стоянки. Я был свободен от вахты. Наше отделение вызвали наверх и приказали взять винтовки. Мы сели в катер и пошли на берег. Там оказался поселок, не видный с корабля. Это был рыбачий поселок. Сети сушились. Лодки были перевернуты, и смола в пазах днища пахла точно так же, как в Дорн-Кеп.
Лейтенант сказал:
- Надо найти людей с рыбачьей шлюпки, которые доплыли до берега. Они не подчинились сигналу. Вы узнаете их по мокрому платью. Это большевики.
Большевики были те, кто заключил с немцами мир. Их называли предателями. Но Билли рассказал мне о них другое. Я хотел посмотреть, что это за люди. Многое они говорили верно, если правильно рассказывал Билли.
В одном доме мы нашли мальчика. Он был в мокром белье. Лейтенант сказал:
- Бесчеловечно наказывать детей. Оставьте его.
Лейтенант был настоящим англичанином. Англичанин не бьет беззащитных, говорили нам в школе.
Рядом мы нашли мокрого человека между пустыми бочками. Он был в матросской форме. Это был первый большевик, которого я увидел.
- Где хозяин дома? - спросил лейтенант.
Никто его не понял. Большевик стоял и плевался сквозь передние зубы, редко и спокойно. Унтер-офицер позвал меня и прошел в дом. Мы взяли там рыбака. Когда мы повели его на улицу, к нам подбежал старик и ударил унтер-офицера по лицу.
- Большевик! - сказал унтер-офицер и доложил лейтенанту.
