Георгий Холостяков - Вечный огонь
Мой порядковый номер в списке выпускников никаких привилегий уже не давал. Мне вручили предписание явиться на линкор Марат, куда я назначался вахтенным начальником.
Командира Марата Льва Михайловича Галлера - в дальнейшем командующего флотом и начальника Главного морского штаба - уже тогда знала вся Балтика. Немногие из видных офицеров старого флота (а Галлер командовал до революции линкором Андрей Первозванный) пользовались таким, как юн, уважением у молодых советских военморов.
Прибыв в Кронштадт, я увидел командира Марата на Петровской пристани. У Галлера была приметная внешность: очень высокий и прямой, со щеточкой коротких светлых усов.
- Вы к нам? - радушно спросил он, отвечая на мое приветствие. - Тогда прошу на катер.
Пока шли до стоявшего на рейде линкора, Галлер успел со мною познакомиться и, поднявшись на борт, сам представил своему старшему помощнику Леванту. Это был командир из матросов, человек шумливый, большой ругатель, но в службе весьма разворотливый.
Левант стремительно провел меня по верхней палубе и извилистым внутренним коридорам огромного корабля, показал мою койку в четырехместной каюте в горячем переулке (рядом проходила пышущая жаром труба) и, вручив толстую рабочую тетрадь, приказал: Через месяц знать корабль назубок!
Скоро Марат перешел в гавань, летняя кампания окончилась. Па линкоре вспоминали большой поход под флагом наркомвоенмора Михаила Васильевича Фрунзе - впервые советская эскадра побывала в западной части Балтики, дойдя до Кильской бухты.
После похода в Красной звезде появилась статья М. В. Фрунзе Нам нужен сильный Балтийский флот. Само название статьи звучало воодушевляюще.
Быть может, еще с той поры, когда командиры деревянных парусных судов переселялись на зиму в береговые казармы, на флоте двадцатых годов сохранялся обычай назначать в зимние месяцы часть корабельного комсостава командирами рот и взводов нового пополнения Конечно, это было возможно лишь потому, что зимой корабли не плавали.
Обучать молодых откомандировали с линкора и меня. Зиму 1925/26 г. я провел в знакомых Крюковских казармах в качестве командира взвода.
Пополнение поступало все более грамотное и развитое, уже много знающее о флоте, захваченное романтикой его возрождения. Работа с этими ребятами, приобщение их к жизни флота очень увлекали меня.
Мы любили популярный тогда Комсофлотский марш на слова Александра Безыменского - Вперед же по солнечным реям! - гимн комсомольского шефства над Морскими силами. Радостно было выводить под эту песню на ленинградские улицы строй молодых моряков - ладных, подтянутых, гордых своей формой. И уже готовых к тому, что служба у них будет строгая и трудная.
Бригада барсов
Вышло так, что на линкор я больше не вернулся.
У меня был ненасытный интерес ко всему на флоте. Из кораблей, зимовавших в Ленинграде, особенно привлекали подводные лодки - девять барсов, стоявших на замерзшей Неве у бортов своей плавбазы Смольный. Эти корабли, не похожие ни на какие другие - с узкими сигарообразными корпусами без иллюминаторов, предназначенные действовать не на поверхности моря, а в его глубинах и окруженные даже для моряков ореолом некоторой таинственности, - все сильнее завладевали моими мыслями и душой.
Познакомиться с подводными лодками мне довелось еще в годы учебы, во время практики на Черном море. Там были старые лодки типа АГ (моряки называли их агешками), некогда купленные царской Россией у Америки, затопленные врангелевцами и вновь возрожденные.
Подводники взяли нас в небольшой учебный поход, продемонстрировали погружение и всплытие. На лодке поражали обилие техники и совершенно особая четкость службы: каждый член экипажа точно знал, что он должен делать в любую минуту.
Заглядываясь на скованные невским льдом барсы, я как-то подумал: А ведь туда назначают командиров из тех же училищ, что и на другие корабли... На всякий случай зашел в штаб узнать, не требуется ли на какую-нибудь лодку штурман. И выяснилось: именно штурмана недостает на Коммунаре. Сразу решил: опять мне выпадает большое счастье - как и тогда, когда послали на флот или когда приняли в подготовительную школу! Рапорт с просьбой о переводе на лодку ни у кого не вызвал возражений. Может быть, кому-нибудь я даже показался чудаком. Ведь Марат являлся флагманским кораблем Морских сил Балтики, а подводные лодки еще не занимали на флоте такого почетного места, как потом.
Но у моряков, служивших на лодках, или, как говорили они, в подплаве, была своя особая гордость, особая приверженность к этим кораблям. Может быть, потому на барсах осталось гораздо больше, чем на других балтийских кораблях, кадрового комсостава, плававшего на них до революции.
Чуть ли не со спуска лодок на воду служили и некоторые старшины. У этих замечательных специалистов, таких, как главный старшина торпедистов и трюмных машинистов Моисей Евгеньевич Артамонцев или ветеран экипажа боцман Сергей Дмитриевич Бабурин, я многому на первых порах учился.
Первое плавание на Коммунаре - переход из Ленинграда в Кронштадт, где нам предстояло базироваться летом, - как будто не таило в себе никаких неожиданностей даже для совсем молодого штурмана. Но, как и все на лодке, штурман имел дополнительные обязанности. При швартовке, например, мне полагалось находиться на носовой палубной надстройке, возглавляя работающих с концами и кранцами краснофлотцев. Тут и подстерегла меня совершенно непредвиденная неприятность.
Швартоваться в Кронштадте надо было к железной барже, стоявшей у борта Марата. Наш командир лихо маневрировал не на малом, а на среднем ходу. И когда лодка приближалась к барже под слишком большим углом, я при всей своей морской неопытности почувствовал, что добром это не кончится
- Скорость велика! - крикнул я на мостик, выражаясь не совсем по-уставному, а сам инстинктивно шагнул за пушку, уже не сомневаясь, что лодка сейчас врежется в баржу.
И она действительно врезалась - командир опоздал дать задний ход. Заскрежетал металл о металл, лодка сильно качнулась от толчка, а баржа получила основательную вмятину.
Подобные происшествия всегда считались на флоте большим конфузом: точная швартовка - традиционный показатель морской культуры.
С нами шел командир бригады. Он поднялся на мостик уже после столкновения. В ответ на вопрос комбрига о том, как это произошло, командир лодки спокойно и нарочито громко произнес:
- Да вот штурман не дал расстояния до баржи...
Комбриг и командир тут же сошли на стенку. Подавленный тем, что всю вину свалили на меня, я отчужденно смотрел на краснофлотцев, приводивших в порядок швартовы. Не смел поднять глаз на возвышавшийся рядом могучий борт линкора: оттуда, конечно же, видел мой позор кто-нибудь из недавних сослуживцев... Понурый, побрел к люку.
