Александр Молодчий - В пылающем небе
— Богатое зрелище, — слышится в наушниках голос Куликова.
Подходим ближе. Над освещенной пламенем пожара железнодорожной станцией стоит густой черный столб дыма: очевидно, горят цистерны с горючим. Делаю заход на цель. Куликов сбрасывает на парашютах светящиеся авиабомбы (светильники) — так называемые САБы. Вокруг становится светло как днем. Кстати, о САБах.
В начале войны ими пользовались редко. Но мы вспомнили о них и начали первыми применять в ночных полетах. САБы не только хорошо освещали вражеские цели, но и затрудняли фашистским зенитчикам ведение прицельного огня, снижали эффективность прожекторов. Вот и сейчас гитлеровцы открывают огонь по САБам,
чтобы сбить их. Но безуспешно. В воздухе видны отдельные разрывы зенитных снарядов да частые пунктиры трассирующих пуль. А в общем железнодорожный узел защищен слабо. Очевидно, фашисты не ожидали здесь удара нашей авиации, тем более в ночное время.
Выходим точно на цель. Штурман сбрасывает 250-килограммовые бомбы. Еще один заход — из бомболюков сыплются «зажигалки». Стрелки дружно поливают скопившиеся эшелоны пулеметным огнем. Бомбардирование крупного железнодорожного узла противника прошло успешно.
Положение на фронте осложнялось. В начале октября 1941 года фашисты начали новое наступление. Его цель — захват Москвы. Нужно идти на любые жертвы, но остановить врага. И не только остановить, а отбросить, освободить от него родную землю.
Полк нес большие потери. Только за два дня — 6 и 7 октября — на базу не вернулись экипажи Брусницына, Клименко, Минакова, Кондратина… Долго мы ходили по аэродрому, ожидая, не появятся ли на горизонте знакомые очертания самолетов. Но время шло, никто не возвращался.
Несколько экипажей нашего полка, в том числе и мой, продолжали совершать полеты в глубокий тыл фашистов. Приходилось пробиваться сквозь густую завесу заградительного огня, ускользать от «Мессершмиттов», которые стаями вились над крупными железнодорожными узлами, прикрывая их от советских бомбардировщиков. Все-таки мы заставили врага поверить в силу ударов наших дальних бомбардировщиков. И хотя гитлеровцы на весь мир кричали, что русская авиация полностью уничтожена, налеты наших самолетов на военные объекты, находившиеся далеко за линией фронта, приводили в трепет фашистов и вынуждали их вводить усиленное воздушное охранение там, куда, казалось бы, советским летчикам добраться невозможно.
И все-таки добирались. Преодолевали большие расстояния и сбрасывали смертоносный груз за многие сотни километров на запад от Москвы. Вчера мы бомбили Витебск, сегодня Каунас… Какой объект ожидается завтра?
Когда возвращаешься на родной аэродром, сразу же задаешь вопрос первому, кто окажется у самолета:
— Все ли вернулись?
Это уже стало традицией. Нас, как всегда, первыми встречали Коля Барчук и Вася Овсиенко. Каково же было наше удивление, когда на этот традиционный вопрос техник с механиком, перебивая друг друга, радостно ответили:
— Капитан Брусницын…
— …Вернулся!
— Брусницын? — изумленно переспросил я. — Откуда же? Вы что-то путаете.
— Нет, не путаем. Капитан действительно вернулся..
— …Вместе со штурманом Бойко.
— Ничего не понимаю.
Несколько позже все стало ясно.
Экипаж Брусницына бомбил танковые колонны, двигавшиеся по шоссе Спас — Демьянск — Юхнов. Налет прошел удачно, и самолет лег на обратный курс. Неожиданно из-за мохнатой тучки его молниеносно атаковали «хейнкель-111» и два «Мессершмитта». Стрелок-радист Тюнькин был сразу же убит. Второй стрелок Рясной yспел дать по фашистам несколько очередей, потом его пулемет замолчал. Истребители снова бросились на беззащитный бомбардировщик, пробили бензобак. Самолет запылал и недалеко от линии фронта упал на лесную поляну. Брусницын и его штурман Максим Бойко успели выброситься с парашютами. Прошло немало дней, пока они, измученные и голодные, перешли фронт и добрались до аэродрома.
Мы слушали Брусницына, жадно ловя каждое слово.
— Нет, друзья мои, — выдержав паузу, сказал он,— вы не представляете, как это здорово после долгих скитаний вновь быть среди вас. Недаром, видимо, говорят, что цену дружбы измеряют разлукой. Я это понял там, за линией фронта…
Но радость встречи с Брусницыным затмило новое горе: с боевого задания не вернулся экипаж Паши Володина. Мы очень любили этого молодого, веселого летчика. У него было приятное лицо, красивые, светлые волосы, серые с лукавинкой глаза. Под стать командиру подобрались и остальные члены экипажа: все одинакового роста, даже лицами похожи друг на друга и, кажется, все однолетки.
Они вылетели на бомбардировку железной дороги Брянск — Гомель, где, по данным разведки, было интенсивное движение. Вылетели и не вернулись. Мы больно переживали очередную тяжелую утрату. Никто не сомневался — экипаж погиб…
И только через два с половиной месяца стали известны подробности этого опасного, но сравнительно удачного полета. Нет, экипаж Володина не погиб. В полк неожиданно прибыли штурман Рагозин и стрелок-радист Максимов. Прибыли из партизанского соединения, которым командовал секретарь Черниговского подпольного обкома партии, ныне дважды Герой Советского Союза
Л. Ф. Федоров. Они и рассказали о судьбе экипажа.
…Самолет был подбит вражескими зенитками. Загорелся один мотор. Резким маневрированием Володину удалось сбить пламя, но мотор уже вышел из строя. Линия фронта еще далеко, до своих не дотянуть. Машина быстро теряла высоту. Покинуть самолет на парашютах экипаж не мог из-за малой высоты. Думая о спасении товарищей, Володин пытался произвести хотя бы сравнительно мягкую посадку, не врезаться в землю. Частично это ему удалось. Бомбардировщик полуупал, полусел «на брюхо» неподалеку от какого-то села, как впоследствии выяснилось, в 15 километрах от расположения одного из отрядов Федоровского партизанского соединения.
Когда к месту катастрофы подоспели партизаны, они увидели изрядно поврежденный самолет. Экипажа не было: его подобрали прибывшие раньше крестьяне и отвезли в сельскую больницу. У Володина глубокие ссадины на голове и сломаны обе ноги. У стрелка Рябова оказался поврежденным позвоночник. В больницу их отправили; в бессознательном состоянии. Рагозин и Максимов отделались легкими ушибами.
Немцев в селе не было: как и многие другие населенные пункты этого края, оно контролировалось партизанами. Из сельской больницы экипаж самолета переправили в лесной лагерь. Партизанский фельдшер Емельянов спас Павлу Володину жизнь. Когда с его ног сняли гипс, оказалось, что кости срослись неправильно. Все же Павел после выздоровления руководил постройкой летных площадок для приема наших самолетов, летавших к партизанам. На Большую землю Володин возвратился лишь в ноябре 1942 года. В московском госпитале опытные хирурги вновь сделали ему операцию, и после этого летчик Володин вернулся в боевой строй, но летать больше не смог.
