Жак Садуль - Записки о большевистской революции
Гюйсманс рассказал о проекте письма социалистам воюющих и нейтральных сторон, которое сейчас готовится и будет опубликовано в конце месяца Голландско-скандинавской комиссией. Вот что, по сути, представлено на рассмотрение, вот главная мысль: обе воюющие стороны добились равновесия. Они могут и дальше истощать свои силы, но победить не могут. Бесполезно поэтому строить пустые гипотезы, возводить на песке химерические проекты мира. Коль факт равновесия сил налицо, требуется единственно выяснить: какой мир следует считать для всех и приемлемым, и долговременным.
Общие условия: учреждение Лиги Нации{10}. Арбитражные договоры. Постепенное разоружение. Свободный товарообмен, также постепенно наращиваемый с тем, чтобы война не была заменена экономическим сражением, которое, в свою очередь, породит новую войну. Ни аннексий, ни репараций — только возвращение несправедливо изъятых реквизиций и возмещение ущерба, нанесенного в нарушение Гаагской конвенции{11}. Восстановление разрушенных территорий (кроме Бельгии) за счет средств общего международного фонда, в котором каждая нация будет участвовать пропорционально своему национальному доходу.
Право народов на самоопределение. Следовательно — плебисцит.
Для Эльзаса-Лотарингии — плебисцит по трем округам: Мец, Страсбург, Мюлуз. Участие в нем не принимают жители, эмигрировавшие во Францию после 1871 г., а также немцы, эмигрировавшие в Эльзас-Лотарингию после 19…
…Русская Польша — независимая. Прусская и австрийская — решение плебисцитом. Ирредентистские{12}итальянские земли — плебисцит.
Полное восстановление территории Бельгии и репарации за счет одной Германии.
Восстановление Сербии с морским портом.
К Болгарии прирастает Македония.
Федерация русских народов в рамках республики. Объединение австро-венгерских югославов в автономное государство в рамках империи.
Обеспечение международного статуса Константинополя и проливов.
Гюйсманс основывает «Русский бюллетень». Для французского раздела собирается пригласить Лонге{13}и Лафона{14}. В ближайшее время отправится в Петроград.
Он просил меня телеграфировать вам до начала съезда в Бордо содержание вышеозначенных предложений. По прибытии сюда я говорил об этом с Пати{15}, который, увы, кажется, очень занят и редко показывается на людях.
Пати сообщил, что накануне связь между Министерством вооружений и Петроградом прервалась, и единственно, как можно теперь связаться с вами — официальным путем (Посольство и Министерство иностранных дел) либо почтой (почтовый контроль).
Настаивать я не стал — Гюйсманс сказал, что он, со своей стороны, попытается сам передать вам письмо, текст которого пока еще обсуждается.
Отсутствие прямой связи с русской секцией министерства принуждает меня к определенной сдержанности в оценке деятельности некоторых французских должностных лиц, работающих здесь.
Генерал Ниссель крайне любезен со мной. Мы договорились, что он предоставит мне достаточную свободу, чтобы я мог поближе наблюдать за событиями и его информировать.
Мне вменяется ряд обязанностей. Вместе с полковником Гибером я занимаюсь паспортами, поставками спирта и платины. Я слишком занят в настоящее время этими поручениями, чтобы с пользой работать вне миссии.
Сегодня вечером встречаюсь с Жоржем Вейлем{16}. В тот момент, когда Германия и ее агенты пытаются представить дело так, будто вопрос об Эльзас-Лотарингии по-прежнему является главным препятствием на пути немедленного мира, наш товарищ со своей точкой зрения рискует быть неправильно понятым и истолкованным здесь. Следует быть в величайшей степени осмотрительным. Я даже думаю, что он будет достаточно благоразумен и, по крайней мере на время, пока находится в Петрограде, замнет эту проблему на фоне комплекса вопросов, возникающих в связи с угнетенными народностями. Здесь у нас, к счастью, есть для пропаганды более благоприятные области.
Искренне ваш.
Петроград. 18(31) окт.
Дорогой друг,
Вчера я был у Плеханова в Царском Селе. Как вам известно, он очень болен. Он принял меня лежа в постели. Беседа была долгой. Попытаюсь точно изложить то, что он говорил.
Внутренняя политика«Уезжая из Петрограда, Альбер Тома говорил мне: „Оставляю Россию в состоянии тихой анархии“. Напишите Альберу Тома, что анархия обострилась, что она уже более не тихая, что завтра она станет жестокой, потом кровавой».
Плеханов считает, что «выступление» (по-русски в тексте. — Примеч. пер,) у провозглашенное большевиками, начнется в ближайшее время. Очевидно, что не между 20 (2) и 25 (7) октября, как объявляется, но в какой-то другой момент, предположительно до конца ноября (открытие Учредительного собрания).
Это вооруженное восстание будет иметь целью свержение Временного правительства и взятие власти большевиками, первым шагом которых станет, вероятно, заключение мира. Руководство большевистского движения разделилось по вопросу о своевременности этой акции. Ленин и Троцкий требуют выступления. Каменев, Зиновьев, Рязанов и большинство других лидеров хотели бы избежать его, опасаясь неудачи и еще больше, может быть, успеха. Они понимают, что слишком многое обещали, чтобы суметь все выполнить. Приход к власти продемонстрирует бессилие большевиков и разом приведет их к краху. Однако множество рядовых большевиков идут за Лениным и Троцким ко второй революции. Похоже, задержать взрыв уже невозможно. Плеханов убежден в его неизбежности и желает его страстно, настолько, что дал понять — и это он, чья щепетильная демократичность вам известна — что если выступление не начнется самопроизвольно, его следовало бы спровоцировать. Он, в частности, думает, что положение в стране будет ухудшаться впредь до тех пор, пока пропаганда большевистских банд — чудовищной смеси из утопических идеалистов, глупцов, нечестивцев, предателей и анархистов-провокаторов — будет продолжать отравлять фронт и тыл.
«Нужно не просто обуздать, но раздавить эту нечисть, потопить ее в крови. Вот цена спасению России».
Временное же правительство никогда не возьмет на себя почин в этом необходимом кровопролитии. Керенский более расположен к уступкам, чем к борьбе. Как Барту{17}, ему не хватает того, чем обладал Дантон{18}, и когда ему предлагают в пример Робеспьера{19}, он только и знает, что улыбаться, — настолько устаревшей находит он параллель. Ни за что не возьмет он на себя ответственность за жестокие репрессии, если только не будет принужден пойти на это ради защиты самого себя. Его коллеги, за исключением министра продовольствия Прокоповича, страдают, кажется, тем же болезненным страхом перед мужественным поступком: «Духовные преемники ваших республиканцев 48-го, они — мечтатели, бунтовщики-говоруны, подручные Ламартина{20}, впавшие в оппортунизм».
