Игорь Князький - Нерон
Программа, безусловно, продуманная. Сначала — экскурс в прошлое, напоминающий о том, при каких не самых благоприятных обстоятельствах приходили к власти предыдущие владыки Вечного города. Цезарь и Август получали власть в результате кровавых гражданских войн. «Семейными раздорами» деликатно названы приходы к власти Калигулы и Клавдия. Первый, как говорили, стал принцепсом после того, как придушил никак не желавшего умирать Тиберия, а Клавдий наследовал пронзенному мечами заговорщиков родному племяннику. Наконец, он человек юный, неиспорченный, потому не чета тому же Тиберию, обретшему власть в пятьдесят шесть лет и проявившему в старости все дурные привычки, за несколько десятилетий накопившиеся и до поры скрываемые.
Политическая составляющая программы Нерона выглядела действительно возвращением к идеальной форме правления, провозглашенной некогда Августом, когда принцепс не самовластный правитель империи, но лишь первое лицо в государстве, являющееся гарантом его единства и внутреннего мира в нем, отвечающий за его финансовое благополучие и военную мощь, но твердо соблюдающий законы и представляющий всем древним учреждениям, созданным римским народом, исполнять свои традиционные обязанности. Принцепс, сотрудничающий с сенатом, не ущемляющий его установленных прав, разумно, согласно законам делящий с ним государственное управление, — таким предстал Нерон перед сенатом римского народа в первые дни своего правления и, надо сказать, в первые его годы старательно соблюдал эти достойные принципы.
Милость, проявленная Нероном к сенату, вовсе не ограничивалась стенами курии, где отцы отечества заседали. И в отношении широких слоев римского народа он «не пропускал ни единого случая показать свою щедрость, милость и мягкость. Обременительные подати он или отменил, или умерил. Награды доносчикам по Папиеву закону он сократил вчетверо. Народу раздал по четыреста сестерциев на человека, сенаторам из знатнейших, но обедневших родов назначил ежегодное пособие, иным до пятисот тысяч, преторианские когорты на месяц освободил от платы за хлеб. Когда ему предложили на подпись указ о казни какого-то уголовного преступника, он воскликнул: «О, если бы я не умел писать!» Граждан всех сословий он приветствовал сразу и без напоминания. Когда сенат воздавал ему благодарность, он сказал: «Я еще должен ее заслужить». Он позволял народу смотреть на свои военные упражнения, часто декламировал при всех и даже произносил стихи, как дома, так и в театре; и общее ликование было таково, что постановлено было устроить всенародное молебствие, а прочитанные строки стихотворения записать золотыми буквами и посвятить Юпитеру Капитолийскому».[28]
Тацит со своей стороны подтверждает, что в отношении прав сената принимать самостоятельные постановления Нерон «не нарушил своего обещания, и сенат действительно беспрепятственно вынес по собственному усмотрению немало решений: так, он постановил, что никому не дозволяется брать на себя защиту в суде за какое бы то ни было вознаграждение, будь то деньги или подарки».[29]
Оказался верен Нерон и своему обещанию противодействия казнокрадству. Он вскоре отстранил от заведования финансовыми делами империи всесильного вольноотпущенника Палланта. В свое время Клавдий, доверив Палланту финансы государства, совершенно его не контролировал. Результат оказался вполне предсказуем — состояние Палланта увеличилось до фантастических размеров. Секретарь Клавдия, другой «великий вольноотпущенник» Нарцисс, от Палланта старался не отставать. Наконец, оба оказались так богаты, что когда однажды Клавдий «пожаловался на недостаток денег в казне, то в народе остроумно говорили, что у него могло быть денег в изобилии, если бы эти два отпущенника приняли его в свою компанию».[30]
Паллант был любовником Агриппины, и она ему всемерно покровительствовала. Потому Нерон был вынужден дать обещание уходящему в отставку либертину, что ничто из прошлой его деятельности не будет поставлено ему в вину и что его счеты с государством признаются законченными. После этого соглашения Паллант в сопровождении целой свиты своих приближенных покинул императорский дворец. Нерон, наблюдавший за этим любопытным зрелищем, остроумно и к месту заметил, что Паллант уходит, чтобы всенародно принести клятву.[31] Ведь согласно старинной римской традиции должностное лицо, чьи обязанности истекли, было обязано явиться в народное собрание и дать там клятву, что все его обязанности исполнялись честно и добросовестно.
Особой заботой Нерона стало судопроизводство. Гласность суда обеспечивалась бесплатными местами на скамьях, для противодействия продажности-защитникам тяжущихся была установлена твердая постоянная плата. Серьезные меры были предприняты против подделок документов, прежде всего завещаний:
«Против подделок завещаний тогда впервые было придумано проделывать в табличках отверстия, трижды пропуская через них нитку, и только потом запечатывать. Предусмотрительно было, чтобы первые две таблички завещания предлагались свидетелям чистыми, с одним только именем завещателя, и чтобы пишущий чужое завещание не мог приписывать себе подарков».[32]
В само судопроизводство проник дух милосердия. Нерон подчеркнуто отказался от судебного преследования некоего Юлия Денса, которого обвиняли в приверженности Британнику, — демонстрация не только великодушия, но и мира в императорской семье. Не был также предан суду сенатор Карриной Целер, на которого был сделан обвинительный донос его собственным рабом.[33] Это тоже был знаковый поступок. Римляне крайне болезненно относились к принятию доносов рабов, считая их делом опасным и вредным.
Проявил Нерон должное почтение и к сословной гордости сенаторов. Долгое время он не допускал в сенат сыновей-вольноотпущенников, а тех, кого успели сделать сенаторами его предшественники, не допускал до высоких должностей. Соискателей же этих должностей, которые остались без назначения, поскольку все посты, на которые они претендовали, оказались уже занятыми, «он в возмещении за отсрочку и промедление поставил начальниками легионов».[34]
Компенсация, конечно, достойная, но повысило ли это боеспособность легионов?
Венцом почтительного отношения Нерона к историческим традициям римской государственности стало его поведение при вступлении его в полномочия консула в 55 году. Коллегой Нерона по консульству был Луций Антистий. И когда высшие магистраты присягали на верность распоряжениям принцепса, Нерон не позволил Антистию присягать! Ведь согласно многовековой республиканской узаконенной традиции консулы считались равноправными. Здесь Нерон прямо действовал в духе Августа, окончательно сделавшего Рим монархией, но провозглашавшего восстановление республики.
