Леонид Владимиров - Россия без прикрас и умолчаний
Политическая обработка человека отнюдь не заканчивается с окончанием школы – она продолжается всю его сознательную жизнь. Начать с того, что человек читает газеты и журналы, ходит в театры и кино, слушает радио и смотрит телепередачи. А по выражению Сталина, до сих пор нисколько не утратившему силы, «печать – самое острое, самое сильное оружие нашей партии». Печать, радио, кино, телевидение, определенного сорта литература – надежно ведомые отделом пропаганды ЦК партии и не менее надежно контролируемые цензурой – каждый день вбивают в головы взрослых все то же, что преподносят малюткам в яслях – обожествление Ленина, самовосхваление партии, консерватизм, патриотизм, нетерпимость к инакомыслящим, ненависть к Западу, веру в некий будущий коммунистический рай. Как это конкретно делается – я надеюсь показать в главе VI, а здесь отмечу лишь, что этот способ идеологической обработки – не единственный. Есть и другие.
Где бы человек ни работал, он всегда состоит под присмотром местной партийной организации. Даже если он не член партии, его следует «воспитывать». Так и говорят – «воспитывать», хотя воспитуемому может быть за пятьдесят и он может носить звание профессора. Для такого воспитания повсеместно организуются кружки и семинары по изучению, главным образом, истории КПСС или марксистской философии (никакая другая философия изучению не подлежит). «Сеть партийного просвещения», как собирательно именуются все эти кружки и семинары, работает с октября по июнь ежегодно, наподобие одного исполинского учебного заведения, раскинувшегося на всю страну. В каждом учреждении, заводском цехе, научной лаборатории, в ресторане, на киностудии, в таксомоторном парке, в колхозе – словом, везде – один день в неделю называется днем политучебы. В этот день люди остаются после работы на час, а то и на два, чтобы усваивать партийную премудрость под руководством пропагандистов.
Тут надо сказать, что политучебу не любит решительно никто. Всем она до смерти надоела. Если представляется случай, предлог пропустить занятие, улизнуть по уважительной причине – все делают это с радостью, в том числе и члены КПСС. Но открыто отказаться от занятий – дело совсем другое. На это пока решаются редкие единицы. «Отказчик от политучебы» это опасный ярлык. Партийная организация будет мстить такому изо всех своих немалых сил: его в должности не повысят, и премии к случаю не дадут, и путевки в дом отдыха ему не достанется. Нечего уж и говорить, что ему навсегда отрезан путь за границу – даже в Восточную Европу. Кому же хочется попасть в подобную опалу? Да и ради чего? Не проще ли посидеть смирно в день политучебы часок-другой, порисовать чертиков, слушая в сотый раз о борьбе Ленина с меньшевиками?
Однако и регулярную политучебу власти считают не совсем достаточным средством повседневного «воспитания». Кроме нее, по всей стране ведется так называемое «изучение текущих партийных документов». Так, например, за три месяца до 50-летия Октябрьской революции отдел пропаганды ЦК издал громаднейший и невероятно скучный документ длиной в 25 000 слов – так называемые «Тезисы ЦК КПСС о 50-летии Октября». И вот эти тезисы три месяца подряд «изучали», то есть читали вслух во всех учреждениях, на всех предприятиях. А газеты с серьезным видом сообщали, что «сталевары Магнитогорского металлургического комбината с энтузиазмом изучают программный исторический документ – Тезисы ЦК КПСС» или «животноводы колхоза «Красный Луч» с большим волнением приступили к изучению партийных Тезисов». Этих газетных сообщений никто, абсолютно никто, кроме корректоров, не читает, но никто и не приходит в ярость, каждодневно наталкиваясь на них в газетах. Так надо, к этому привыкли. Пропаганда к празднику. Все нормально.
Вот в этом нормальном восприятии абсолютно ненормальных вещей – главная беда моего соотечественника. Беда, но не вина: как ему вырваться за пределы своего рабского мировоззрения, если это мировоззрение вдалбливается в него чуть ли не с рождения, если вся окружающая жизнь идет по таким «нормам», если он отрезан от общения с миром и если основные его заботы сосредоточены на хлебе насущном.
Удивляться надо скорее обратному: как в такой стране, где человека ведут на партийном поводке от яслей до могилы, развивается свободомыслие? А оно развивается, и день ото дня все шире.
V.
После того, как я попросил политического убежища в Великобритании, мне пришлось десятки раз слышать один и тот же вопрос:
— Скажите откровенно, почему вы все-таки это сделали? Ну да, политические убеждения, несогласие с режимом диктатуры – все это так. Но конкретно, конкретно? Может быть, на вас были гонения? Или вы жили в нужде? Или причины семейного свойства? Что дало толчок к вашему отчаянному шагу?
Люди, задававшие вопросы, вполне искренне считали, что политическая обстановка в стране, поскольку она лично меня не затрагивала, не могла служить поводом для эмиграции. Эти люди живут в свободных странах, где политика – лишь одна из областей жизни, далеко не самая приятная, и где ею при желании можно просто не заниматься. Объяснять им мотивы моего поступка было очень трудно.
Я подумал, что такое объяснение нужно попытаться дать здесь, на вступительных страницах этой книги. Оно важно не само по себе – оно, я думаю, пригодится для понимания процесса освобождения мысли, идущего сейчас в России. Процесса трудного, зигзагообразного, подчас трагического, но абсолютно необратимого.
Мой пример хорош еще и потому, что я не был в России никаким исключением. Обыкновенный представитель сословия, именуемого там интеллигенцией; обыкновенный журналист среднего поколения – мне 43 года, я отлично помню Сталина, пережил войну, сидел в лагере (тоже обыкновенно для моих сверстников), видел изнутри «великое десятилетие» Хрущева, почти два года жил при теперешних хозяевах страны. Словом, таких, как я, в России миллионы.
Сразу же хочу предупредить, что никакого повода, никакого внешнего толчка к выезду из страны у меня не было. Более того, уезжая, я отдавал себе отчет, что нигде и никогда не буду так хорошо устроен в жизни, как был в Москве. В самом деле, к 1966 году я занимал превосходную и хорошо оплачиваемую должность заведующего отделом в редакции крупного журнала; жил в небольшой, но отдельной квартире в самом центре Москвы; писал книги, которые охотно издавали и на доходы от которых я даже купил автомобиль; постоянно ездил по стране, выступал по радио и телевидению; выезжал и в страны Восточной Европы; занимался любимым спортом – парашютизмом; был одним из первых членов основанного в 1957 году Союза журналистов СССР и пользовался лучшим в Москве закрытым клубом – Домом журналиста; семейные дела тоже были в полном порядке. Казалось, чего еще желать? Но при всем том, у меня не было в России ни одной счастливой, ни одной спокойной минуты.
