Юрий Герман - Подполковник медицинской службы
Он разулся, вздохнул и сел на койку.
Кителя он не снимал: мало ли что могло случиться со стрелком-радистом.
Дорогая Наталия Федоровна!
Так я к Вам и не приехал. Опять не вышло. И не то чтобы меня не пустили - наоборот, очень даже пускали и гнали, но по свойству своего характера - не смог. Кстати, не помните ли Вы такого ученика Н. И., по фамилии Белых? Это необыкновенно способный хирург, Н. И. очень его когда-то нахваливал и водил к вам в дом, где вышеупомянутый Белых, краснея и стесняясь, съедал огромное количество хлеба, стараясь поменьше мазать маслом. Вспоминаете? Звали Вы его Петечкой, и нянька, покойница Анастасия Семеновна, всегда его еще отдельно кормила в кухне гороховым супом, который он страшно любил. Так вот этот Белых ехал к нам и попал под бомбежку. Подлецы фашисты и бомбили и обстреливали состав. Белых вытаскивал из вагона какого-то раненого майора, фашист сверху дал пулеметную очередь, и теперь у нашего Петечки прострелены кисти обеих рук. Представляете, какое это ужасное несчастье для хирурга. Наш начсанупр флота приказал круглосуточно дежурить возле него - страшимся мы психической травмы. Э, да что писать...
Но дело есть дело: Белых, по всей вероятности (об этом был специальный разговор), удастся эвакуировать в те районы, где командует наш Н. И. Пусть Н. И. вспомнит своего ученика, отыщет его, и, так сказать, в общем, Вы понимаете. Учтите еще, что этот сибиряк страшно самолюбив и именно поэтому не потерпит никакого особого с собой обращения. Я ездил к нему. Он сказал: "Живем-живем и привыкаем - все Н. И. да Н. И., а ведь Н. И. великий хирург". Приятно Вам быть женой великого хирурга?
Ох, милая Наталия Федоровна, как быстро летит время. Пишу Вам и вспоминаю Киев, Н. И., Вас и Виктора, когда он только что родился и у Вас сделалась грудница. Помните, как мы все трое испугались и позвали фельдшера Егора Ивановича Опанасенку, а потом я побежал в аптеку и на обратном пути вывихнул себе ногу. И Ваш муж вместе с Опанасенкой вправили вывих, когда меня приволокли какие-то добрые киевские дядьки.
Передайте, пожалуйста, Н. И., что у меня в госпитале два дня тому назад был казус во время операции на почке, совершенно в стиле раритетов, которые интересуют Вашего благоверного для той его давнишней работы.
Остаюсь Вашим постоянным доверенным лицом
А. Левин
6
- Ну? - спросил Левин.
Военинженер Курочка лежал в воде залива на спине. Холодная луна светила прямо в его маленькое белое лицо.
- Все в порядке? - крикнул Александр Маркович, и гребцам-краснофлотцам показалось, что над заливом каркнула ворона. - Удобно лежать?
Шлюпка едва покачивалась.
Широкой лентой по черной воде плыли шарики лимонов. Про эти лимоны рассказывали, будто бы какая-то союзная "коробка" напоролась на камни, разодрала себе днище и теперь команда пьянствует на берегу в "Интуристе", а лимоны вода вымывает и несет по заливу. Каждый такой лимон покрылся корочкой льда и там, под скорлупой, сохранил и свой аромат и вкус.
В шесть часов утра первое испытание закончили. Краснофлотцы вытащили Курочку в шлюпку - спасательный костюм блеснул, точно рыбья чешуя, и тотчас же обледенел. Левин налил из фляги коньяку, но Курочка пить не стал.
- Спать хочу, - сказал он, зевая.
- Я все-таки повезу вас в госпиталь, - строго решил Александр Маркович. - Там и выспитесь. Так или иначе, даже в том случае, если наш костюм будет принят на вооружение и летчики будут его применять, после падения в воду нужен медицинский уход.
- Я не падал, я испытывал в спокойных условиях, - ответил Курочка.
И попробовал обмерзшую ткань на слом.
- Ага? - сказал Левин. - Не ломается? Вечно вы ничего не верите. Я же замораживал и кусочками и большим куском. Ничего ей не делается - этой нашей великолепной ткани.
- Не нравится мне что-то в нашем костюмчике, - вяло ответил Курочка, а что - не могу понять. Чего-то в нем не хватает.
- Ох, надоели вы мне с вашим пессимизмом, - рассердился Левин. - Если не хватает, тогда скажите, чего именно не хватает...
- А знаете, чем отличается пессимист от оптимиста? - вдруг, хитро прищурившись, спросил Курочка.- Тем, что пессимист говорит - хуже быть не может, а оптимист утверждает - нет, может быть еще гораздо хуже. Так вот я оптимист, и утверждаю, что с костюмом не все в порядке...
С пирса они приехали в госпиталь. Пока Левин записывал все фазисы прохождения испыта-ний, инженера купали в ванне и кормили сытной и горячей едой. Потом он стал засыпать. И с этим бороться было уже безнадежно.
- Послушайте, старик, еще пять минут, не больше, - умолял его Левин, вы мне только расскажите, как работала химическая грелка...
- Оптимист... могла бы работать лучше, - говорил, засыпая, инженер. Все всегда можно сделать лучше, чем мы делаем...
Он уже спал. Маленькое личико его осунулось еще больше за эту ночь. И Левин вдруг понял, что с Курочкой нужно быть осторожнее, потому что этот человек вообще устал до предела: устал от своей военной работы, от непорядков с женой где-то в далеком тылу, от вечного, словно съедающего напряжения мысли, всегда устремленной куда-то в далекое будущее.
Когда инженер уснул, в ординаторскую пришел его приятель, высокий, сердитый Калугин, и сказал, что это форменное безобразие - так мучить Курочку.
- Вы не знаете, какие мозги у этого товарища, - произнес он, кивнув на диван, - ваш рентген еще не умеет определять, из кого может произойти настоящий гений. И если на то пошло, если это правда необходимо, давайте я буду испытывать ваш спасательный костюм. У меня настоящее здоровье, меня не уморишь каким-либо гриппом или ангиной...
- Дело не в ангине, - со вздохом сказал Левин.- Дело в том, что он ждет и не получает писем. Я не жду, а вот он ждет...
- А зачем он ей? - со злобой в голосе негромко спросил Калугин. Зачем ей человек, который имеет броню и служит здесь? Вы-то ее не знаете, а я ее знаю - эту даму. Это особая дама, удивительная дама. И он все понимает и тем не менее мучается ужасно. От этого еще не изобрели капель?
- Нет, не изобрели! - печально ответил Левин.
- Ну, тогда и шут с ней - с этой дамой.
Калугин сел в кресло, налил себе из фляжки коньяку и сказал:
- Моя специальность - строительство аэровокзалов. Кончится война, и я буду строить грандиозные аэровокзалы в Ташкенте, в Алма-Ате, в Сочи, в Архангельске. Давайте мне каких-нибудь порошочков, доктор, чтобы не думать о своих проектах. На данном этапе это ни к чему. Впрочем, это я пошутил насчет того, что буду строить. Может быть, и не буду. Может быть, мои проекты гроша ломаного не стоят. Может быть, я маньяк. А, доктор? Впрочем, это все пустяки. Лучше скажите мне, чем кончились нынче ваши испытания.
- Они еще не кончились, - сказал Левин.
