Петр Подгородецкий - «Машина» с евреями
О том, что творилось после концертов, я помню смутно. В значительной мере из-за состояния, в которое нас приводили благодарные грузинские слушатели. Каждый день заканчивался беспамятством, а следующий начинался с «опохмел-парти». Обычно даже до гостиницы «Иверия», где мы жили, добраться не удавалось, все происходило в гостеприимных грузинских домах и дворах. На всех рынках и просто на улицах нас все узнавали, можно было бесплатно питаться, выпивать, нас задаривали всякими сувенирами, фруктами, вином и чачей. С огромной теплотой вспоминаю об этой поездке и одновременно думаю о том, какая несправедливость в том, что по благословенному проспекту Руставели, где располагался зал филармонии и играли мы, через какие-то восемь лет шли демонстрации, лилась кровь, а затем вообще ползали танки. Когда я смотрел по ТВ на развалины центра Тбилиси и видел лавашную, где мы покупали хлеб, магазин-кафе «Воды Лагидзе», гостиницу «Иверия» с выбитыми стеклами, у меня сердце кровью обливалось. Говорят, в один из самых трудных моментов Великой Отечественной войны Сталин, обращаясь к военачальникам, сказал: «Такую страну просрали…» И был прав. Я не поклонник генералиссимуса, но страна у нас действительно была великая. И «Машина времени» была частью этой великой страны со всеми ее достоинствами и недостатками. Сегодня, просматривая рейтинги (это дело уже лет двадцать как предмет купли-продажи) артистов и групп, я читаю об их «российской известности». У меня это вызывает усмешку. Первой и последней по-настоящему популярной в СССР (а не только России) группой была «Машина времени». Наша музыка звучала в каждом городе и поселке, на каждой танцплощадке тысячи местных групп играли наши песни, на них выросло целое поколение людей, в том числе и музыкантов. Миллионы и миллионы знали и любили нас. Покойный Майк Науменко, сам великолепный рок-н-ролыцик, назвал то время «Эпохой „Поворота"». И это было так!
ОТ «ПОВОРОТА» ДО «ДУШИ»
Если кто-нибудь скажет вам, уважаемые читатели, что все песни «Машины времени», авторство которых зарегистрировано за Макаревичем, — это песни Макаревича, можете смело плюнуть этому человеку в глаза. Или в какое-нибудь другое, более интересное вам место. Я могу торжественно заявить, что подавляющее большинство стихов действительно принадлежат Макару, что в песнях были какие-то его музыкальные идеи, но музыка… Тут уж увольте, музыка в песнях на стихи Макаревича — это коллективное произведение многих людей, которые работали с ним в «Машине времени» в разные годы. Музыка состоит из множества нюансов. Это не просто набор нот или аккордов, это выражение творческих возможностей тех, кто соприкоснулся с музыкой в процессе ее превращения из бумажки с нотами или напеванием под гитару в то, что исполняется на концертах или записывается на пластинках. Уверяю вас как профессионал, что если бы Макаревич исполнял те песни, которые он приносил на репетиции группы самостоятельно, то это было бы бесконечное нудное нытье под плохо настроенную гитару, в котором нельзя было бы даже близко признать великие песни самой великой группы нашей страны XX века. Сам Макаревич был бы одним из тысяч «лесных братьев», которые под гитары за 7.50 пели свои песенки на туристских слетах. Может быть, он даже выиграл бы какой-нибудь Грушинский фестиваль, исполнив там философический блокбастер типа «Закрытые двери» или «Он был старше ее, она была хороша…». И никаких там тебе телеведущих, каэспэшников «не берут в космонавты». И никаких там писательских опытов — писать было бы не о чем. Разве что с аквалангом плавал бы да рыбу ловил…
Все, кто когда-либо писал о «Машине времени», тактично обходили вопрос, почему весной 1979 года от Макаревича дружно ушли все музыканты (в первую очередь это касается Евгения Маргулиса и Сергея Кавагое). Напомним, что последний вообще работал с Макаром со дня основания группы. В отличие от Женьки, который по своей еврейской сущности космополит и конформист, Кава так больше и не приблизился к «Машине», хотя изредка общался с Макаревичем в 80-е годы до своего отъезда в Японию. Напомню, что он даже отклонил приглашение участвовать в праздновании двадцатилетия «Машины времени» в 1988 году, куда приглашались все, кто когда-то работал в группе. Самурай, одним словом. Сказал — сделал. Так вот, журналисты говорили о каких-то «творческих разногласиях» или о том, что Макаревич якобы настаивал на официальном статусе группы, а Кава с Гулей хотели быть «подпольщиками». На самом деле группа распалась в значительной мере по совершенно другим причинам, а точнее, из-за патологической любви Андрея Вадимовича Макаревича к денежным знакам. Причем знакам, заработанным не только им лично, но и другими членами коллектива. Кавагое рассказывал о том, что в конце семидесятых годов Макаревич решил заказать написание клавиров ко всем полутора сотням песен «Машины времени» и официально зарегистрировать их в обществе по охране авторских прав. Но дело было в том, что значительная часть музыки ему не принадлежала. Целый ряд песен в процессе коллективной работы над ними получил музыку, на сто процентов отличную от той, которую приносил Макар. Кава знал об этом больше, Маргулис — чуть поменьше, но все равно знал. Всем было понятно, что за эти песни, вполне возможно, будут платить деньги, значит, за совместные произведения нужно было бы и платить всем. В этом смысле Кавагое и выразился, на что получил ответ, что «ресурсы распылять не надо» и что вполне естественно, что «главный автор», то есть Макаревич, будет делиться поступлениями с «соавторами» — Кавой и Маргулисом. Когда пошли первые гонорары, они стали оседать у Макаревича, причем контролировать их было невозможно. Вопрос становился серьезным, поскольку деньги за концерты делились по-честному, а авторские — кстати, не самые большие в то время — шли на Комсомольский проспект (потом на Ленинский, 37), где жил Макар. В общем, этот вопрос надломил отношения в группе, и в апреле 1979 года все было кончено…
Когда новый состав «Машины времени»: Макаревич — Кутиков — Ефремов — Подгородецкий — приступил к репетициям и записи первого альбома, вопрос об авторстве песен как-то не ставился. В первую очередь потому, что большинство из них уже было отрепетировано и отыграно старым составом и, соответственно, зарегистрировано за Макаревичем. Мы просто сделали новые аранжировки, поменяли звучание, а новые песни стали как бы «частью общего дела». А осенью 1979 года появился «Поворот».
Музыку, которая впоследствии стала самым исполняемым хитом последних 25 лет, я написал в тюрьме. Ну не совсем в тюрьме, а в казарме воинской части Внутренних войск МВД СССР в г. Александровке Белгородской области, где служил, охраняя зэков. Более всего эта мелодия была похожа на начинавшие тогда набирать силу итальянские хиты. Медленная такая, лиричная. До сих пор тешу себя надеждой, что найдется какой-нибудь италоязычный поэт, который придумает к ней стихи. Это будет второе рождение «Поворота», который не стыдно будет исполнить какому-нибудь Тото или Пупо. Когда я рискнул предложить ее для исполнения, Кутиков немедленно раскритиковал материал, говоря, что это нуднятина в стиле Макара. Потом попробовал сыграть ее быстрее. «Да это же прямо „Иглз" какие-то», — сказал обычно молчаливый Валера Ефремов.
