Наби Даули - Между жизнью и смертью
- А что немец сказал? Чего он пальцы показывал? - спросил он соседа.
- А тут по-немецки и знать не надо, само собой ясно, - ответил тот, мол, ты солдат и я солдат. У тебя дочка, а у меня - три.
- И среди псов, видно, добрые люди есть, - проговорил Гаврилов задумчиво и посмотрел в окно на лагерные ворота. Там менялись немецкие посты.
ДОКТОР ВАСИЛИЙ ПЕТРОВИЧ
Август был на исходе, а дни еще стояли знойные. Лагерь был переполнен пленными до отказа. С каждым днем становилось все больше больных. Особенно мучили людей кишечные заболевания.
Немцам и в голову не приходило помочь заболевшим. Боясь заразиться, они все реже появлялись теперь внутри лагеря, а если и приходили, то предпочитали не приближаться к пленным и спешили поскорее убраться за ворота. Да мы не очень-то и скучали по ним.
Василий Петрович действительно оказался доктором. Он уже не скрывал этого. Мы теперь знали, что он работал в полевом госпитале полка и был захвачен в плен вместе с ранеными. В лагере он не раз встречал солдат, которых лечил когда-то.
Я решил познакомиться с Василием Петровичем поближе. Сегодня мы долго просидели с ним за разговором. Узнав, что я из Казани, Василий Петрович вспомнил, как он проходил там медицинскую практику. Он знал многие места нашего города и даже загородные озера.
Видно, невольники всегда так: разговаривая между собой, они ищут что-нибудь общее в своем прошлом и - обязательно находят. Выяснилось, что мы с Василием Петровичем в одни и те же годы жили в Казани, ходили по одним и тем же улицам, и мы почувствовали друг в друге давних знакомых. А это невольно вызывает на откровенность, и мало-помалу начинаешь делиться даже самым сокровенным.
Не знаю, был ли Василий Петрович коммунистом. Я об этом у него не спрашивал. Но он был настоящий русский человек. Его открытое лицо и ясные синие глаза с первой же встречи внушали доверие. Стоило разговориться с ним, и на душе становилось спокойней. Видимо поэтому он никогда не оставался один, около него постоянно кто-нибудь находился. Василий Петрович быстро стал известен всему лагерю. Раненые и больные потянулись к нему за помощью. К тяжелобольным он ходил сам: пощупает лоб, расспросит о самочувствии и всегда что-нибудь да присоветует. Василий Петрович думал не о себе, а о тысячах своих соотечественников. Но у него не было никаких лекарств. Вероятно, тяжело было врачу видеть, как на глазах у него от голода и болезней гибнут товарищи.
Я решил открыть Василию Петровичу свои замыслы. Ведь я еще не бывал в подобных ситуациях, и мне надо с кем-то посоветоваться. Вырваться из лагеря - далеко не пустяковое дело.
Василий Петрович с первых слов понял, в чем дело. Он пододвинулся поближе и спросил едва слышно:
- А как у тебя с ногами? Не болят?
- Пока нет.
- Так, так, - проговорил он и спросил опять: - А зрение у тебя хорошее? На слух не жалуешься?
И потрепал меня по плечу:
- Ты еще крепок, брат.
- А у вас как с ногами, не болят? - обратился я к нему с его же вопросом.
- От тебя не отстал бы...
Радость охватила меня. Значит, доктор тоже собирается "в дорогу". А идти вместе с таким человеком - как много это значит! Василий Петрович опять хлопнул меня по плечу.
- Что ж, смотри, пока ноги целы, не то опоздаешь...
- А вы? - вырвалось у меня.
- А я... а я, - протянул он, - не собираюсь бежать.
Я оторопел. Казалось, разум отказывается понимать его слова, и в то же время их смысл уже мучил меня.
Василий Петрович взглянул на меня и понял, что со мной творится.
- Я не собираюсь бежать, - отчетливо повторил он. - Не собираюсь, не имею на то права. Я доктор, понимаешь? Считаю себя ответственным за жизнь всех наших больных и раненых. Если бы я даже спасся бегством, то все равно всю жизнь не находил бы себе покоя. Заболей сейчас ты, а я брошу тебя и уйду, - ты первый проклянешь меня...
Доктор некоторое время молчал. Я смотрел на него, не пытаясь скрыть восхищения.
- Вот так, товарищ. Желаю тебе счастливого пути, - заключил он и встал с места.
- А теперь вы мне помогите, - попросил он меня через секунду и повел с собой.
Мы вошли в одну из тюремных камер. Здесь негде было ногой ступить. Пленные сидели на полу, сбившись как попало.
Вошел доктор, и камера ожила.
- Товарищи, - громко сказал Василий Петрович. - Выходите все во двор, здесь останутся одни раненые. Надо организовать госпиталь... Иначе эпидемия перекосит нас скорее, чем фашисты...
Да, он и в этих нечеловеческих условиях оставался врачом.
Это было нелегко. Один из пленных поднял шум:
- А я не выйду! Как бы не так! Я тут первый занял место, тут и останусь, - кричал он хрипло.
Разъяснения доктора в этом случае были бы бесполезны. Они вряд ли дошли бы до рассудка человека, обессиленного голодом и лишениями.
Василий Петрович решительным движением оправил на себе веревочный пояс, одернул гимнастерку и, весь подобравшись, скомандовал:
- Встать!
И вдруг вся камера поднялась на ноги. Больные приподняли головы и повернулись к доктору... Люди давно не слышали русской военной команды, и когда она прозвучала, все вдруг почувствовали себя снова в едином армейском строю. Сами того не сознавая, они откликнулись на призыв командира.
Василий Петрович продолжал:
- Я батальонный врач, приказываю вам: всем, за исключением больных и раненых, освободить помещение!
- Вон как! - продолжал упорствовать охрипший пленный. Он хотел сказать еще что-то, но рядом с ним вырос другой солдат, довольно рослый и крепкий.
- Товарищ батальонный врач! Разрешите, - сказал он и, не дожидаясь ответа, взял скандалиста за ворот, подвел к порогу и, поддав коленом, выпроводил за дверь.
- Иди, гад, не хочешь своего командира слушаться, лижи сапоги фрицу! - проговорил он.
Это минутное происшествие словно прояснило всем головы. Люди вспомнили, что существует взаимная выручка.
Доктору больше не пришлось никого уговаривать: пленные уже сами один за другим освобождали камеру. Доктор подозвал к себе рослого солдата. Тот подошел и вытянулся по стойке "смирно".
- Вольно, - сказал доктор. - Будем знакомы, меня зовут Василий Петрович, пока этого довольно. А вы кто?
- Я младший командир Фаттахов Зиннур, разведчик, - ответил тот. Он волновался, и в его произношении чувствовался татарский акцент.
- Хорошо, товарищ Фаттахов, вы будете старшим по этой комнате. Сюда никого не впускайте. А вы, - сказал доктор, взглянув на меня, - подметите хорошенько полы!
Василий Петрович вышел. Зиннур Фаттахов стал у входа. Я принялся за полы. Эта нехитрая работа вдруг увлекла меня. Мы точно избавились от плена, и жизнь наша потекла по-новому.
- Человек-то, видать, хороший. Это я про доктора, - заметил Фаттахов. - Нам надо самим о себе заботиться, фашистам на нас наплевать...
