Филипп Бобков - Последние двадцать лет: Записки начальника политической контрразведки
То, что это неизбежный процесс, нельзя отвергать, но оказаться в таком положении, как Хоннекер и другие, — это, конечно, вина Горбачева безусловная. Это должно было быть оговорено серьезно, не просто где-то, мол, Коль сказал…
Это создавало, конечно, определенное отношение к нашим лидерам. Кстати, Маркус Вольф недавно выпустил книгу и об этом очень хорошо пишет. Я с ним согласен.
Была двойственность. Двойственность никогда не украшает политику. Возьмите такую ситуацию. Едет Михаил Сергеевич в Донбасс и, встречаясь с шахтерами, кличет их бить по штабам: «Я вас поддержу». Шахтеры начинают бить. А кто должен успокаивать шахтеров?
Мы с этим не раз сталкивались. В том же Азербайджане. События в Сумгаите — результат именно такой политики. Ошибки были прежде всего в Центре, потому что необдуманно привечали одних, отвергали других, а это выливалось потом в массовые беспорядки на улицах.
Но возвратимся к объединению Германии.
В общем-то, объединение ГДР и ФРГ вещь закономерная. Другое дело, на каких условиях объединяться. Здесь произошло не объединение, а чистое поглощение. Абсолютное поглощение ГДР. Вслед за поглощением началась расправа с органами безопасности прежде всего. С армией. Почему надо было подвергать аресту сотрудников безопасности, армии? Только потому, что произошло не объединение, а поглощение.
И, честно говоря, беспокоят сегодня иные мысли. Не станет ли вопрос о возвращении Германии Восточной Пруссии, как это будет происходить, и как скажется на расстановке сил в Европе, и как к этому кто будет относиться. А этот вопрос встанет неизбежно, может, не завтра, не послезавтра, но в обозримое время.
Собеседник. Возвращаясь к истории, Филипп Денисович. Есть и другая точка зрения, и в отношении не только ГДР, а всех бывших социалистических стран. Что революции в этих странах, и «бархатные», и не совсем «бархатные», инспирировались нашими ведомствами. В этой связи называют и партийные органы, и силовые, и армию, и чаще всего называют КГБ. С вашей точки зрения, что-то рациональное в этой идее есть? Или вы считаете, что это все от лукавого?
Автор. Нет, я думаю, что тут, в общем-то, можно что-то совместить и в пользу того, и в пользу другого, но революционный процесс шел в этих странах, конечно, под влиянием Советского Союза, его победы в войне. Но что это навязывалось — домысел от лукавого.
Собеседник. Я, наверное, не так сформулировал свой вопрос. Я имел в виду революции 89-го года. Крушение социализма. Есть такая точка зрения, что это в какой-то степени шли подачи из Москвы, причем по линии ведомств. Через военные ведомства, через Комитет госбезопасности. Не совсем крушение социализма, а попытки заменить руководство, изменить расстановку сил.
Автор. Я не могу подтвердить, что была такая программа. Но то, что лидеры большинства соцстран стали «неуютны» для Михаила Сергеевича Горбачева — безусловно. Сколь активно лично Горбачев принимал участие в их замене, не знаю.
Конкретно могу сказать лишь о Болгарии. Живкова смещали, конечно, с помощью Москвы. Не хочу говорить, какой Живков, было у него много своих бед, и своих изъянов, и своего культа. Мне, кстати, удалось ему это сказать лично года три назад. Но его активность в экономических реформах, в желании перестроить экономику, найти сочетание общественного и частного, замечать не хотели. Думаю, что опасались, как бы он не опередил темпы перестройки. Но упрекали Живкова в отходе от социализма. Он не был человеком податливым. Его уход, изгнание, конечно, инспирировано из Москвы. В этом принимали участие не столько органы, сколько дипломаты. Живков это очень переживал. В своей книге он подробно все описал.
Процесс, который пошел в социалистических странах с приходом Горбачева на пост Генерального секретаря, объяснялся еще и неоткровением смысла перестройки. Суть ее была скрыта, правда, не только от соцстран. Люди, конечно, быстро поняли, что к чему. Неоткровенность сразу раскусили. Двуличие породило и углубляло настороженность друг к Другу.
Достаточно вспомнить поездки Александра Николаевича Яковлева по Прибалтике. Его указания руководству партии в Литве, в Латвии совершенно не соответствовали тому, что говорилось в Москве. Потом повторилось в Грузии и в Молдавии. Двойственность позиции была совершенно очевидна.
Не отношу себя к противникам перестройки, был в числе тех, кто старался вложить свой труд в совершенствование социалистического строя. Перестройка ведь началась с лозунга «Больше социализма». Но практика перестройки настораживала, ибо явно намечался отказ от социализма. Слова о неизменности социалистическому выбору стали отдавать лицемерием. Перестройка буксовала, программы ее никто не знал.
Парадокс состоит в том, что при всей косности советского политического класса не было того, чтобы консервативные силы могли подавить прогресс. В этом абсолютно убежден. Ликвидировать консерватизм, к примеру, в оборонной промышленности для Генерального секретаря было проще простого. Но когда у него имели место очевидные колебания, конечно, у многих возникали вопросы.
Можно привести пример из другой области. Возьмите сельское хозяйство. Ведь хорошо начали по сельскому хозяйству, очень хорошо. Раскрепостили, выдали какие-то гарантии, короче, шла перестройка. Вдруг затеяли ломку структуры. Понастроили в городах, в столицах огромные шикарные здания. Из всех совхозов и колхозов лучших специалистов посадили в кабинеты, лишили возможности работать на земле. И все пошло в конечном счете прахом.
Что было при Андропове? Допустим, Андропов хотел проводить реформы. Он брал определенные области, определенные регионы и пытался прокатать в них свои идеи, прежде чем распространять на все. При Горбачеве даже в области сельского хозяйства получилось по-другому. Он нетерпелив был. И поэтому — зачем экспериментировать? Давайте сразу перестраивать. Был человек, который пытался что-то сделать в сельском хозяйстве, — секретарь ЦК КПССС Никонов, но его быстро убрали.
То, что надо было перейти через тяжелое время, это безусловно, и что оно досталось именно Горбачеву, это тоже ясно. Но подготовки для такого воза у него не хватило. Да и амбиции подвели. И получилось то, что получилось.
Собеседник. У меня два конкретных вопроса. Первый личного плана, вы сказали, что избрание Михаила Сергеевича вы восприняли с чувством облегчения. И в то же время вы сказали, что уже в 89-м году вы готовы были уйти в отставку, чувствуя свою бесполезность. Вы помните, когда — между 85-м и 89-м — все-таки у вас возникло такое ощущение? Когда и в связи с чем?
