Александр Бондаренко - Денис Давыдов
Первая книжка альманаха «Аониды, или Собрание разных, новых стихотворений» была датирована 1796 годом. В предисловии к ней издатель, известный литератор Николай Михайлович Карамзин, пояснял, что «Аониды — другое имя Муз», и выражал надежду, что «публике приятно будет найти здесь вместе почти всех наших известных Стихотворцев; под их щитом являются на сцене и некоторые молодые Авторы, которых зреющий талант достоин ея внимания».
Однако, с точки зрения современного читателя, стихи в сборнике были те еще! Первый же из них, нареченный «Добродетель», воистину бил, как картечина в лоб:
О ты, священная добродетель!
Небесных краше ты светил;
Тебя, тебя миров Содетель
Как лик Свой нам в сердца вместил…
Подписано было «М. X.» — очевидно, это признанный «мэтр» того времени шестидесятилетний Михаил Матвеевич Херасков.
А вот — анонимное стихотворение о любви, названное «К ней»:
Я всех неверных презираю,
И с ними наш холодный век.
Как может в жизни человек
Два раза быть влюблен, не знаю…
Все прочие стихи в основном были примерно такого же уровня.
В альманахе Денис мог найти знакомые фамилии — как, например, Петр Кайсаров, хотя большинство авторов были анонимны либо прикрывались инициалами или сокращенными подписями — то «прозрачными», как «Всл Пшкн» или «Авр Лпхн», а то и просто: «И. К-въ» или «Е. Х-а».
Но оказалось, что и такие стихотворения могли встревожить сердце и вскружить юную голову, а потому…
«…он стал писать; мысли толпились, но, как приключение во сне, без связи между собою. В порывах нетерпения своего он думал победить препятствия своенравием: рвал бумагу и грыз перья, но не тут-то было! Тогда он обратился к переводам, и вот первый опыт его стихосложения:
Пастушка Лиза, потеряв
Вчера свою овечку,
Грустила и эху говорила
Свою печаль, что эхо повторило:
„О, милая овечка! Когда я думала, что ты меня
Завсегда будешь любить,
Увы, по моему сердцу судя,
Я не думала, что другу можно изменить!“»[34]
Кстати, прозвучавшее тут имя «Лиза» появилось не случайно: по неведомой нам причине — может, в связи со знаменитой в ту пору «Бедной Лизой» Карамзина — оно оказалось наиболее популярным среди авторов «Аонид». В этом сборнике нет иных русских имен — сплошь «Плениры», «Темиры», «Хлои» да еще Екатерина Великая, ибо это были последние месяцы ее царствования. Единожды мелькнула какая-то «Катюша», и все! Зато Елизавет — пруд пруди, простите за невольный дурной каламбур!{11}
Один безымянный автор посвятил ей (или им?) целых «Две песни». «Лиза! Небо любит нас. / Постоянство наградилось: / Ты моя! — Блаженный час!» — говорилось в одной песне. «О Лиза! кто с тобою / И бедности не рад?» — вопрошалось в другой. Анонимный автор стихотворения «Лилея» с горечью жаловался: «О Лиза! я с тобою / Душей делиться сотворен, / Но бездной разлучен!» Зато Владимир Васильевич Измайлов, прячась за прозрачным «Вл. Изм.», восклицал: «Цвети, цвети, о день любезной! / Подобно Лизаньке младой». И это еще не все Лизаветы из «Аонид»!
Вот отсюда и появилась Лиза в первом Денисовом стихотворении, в строках которого при всем желании не угадаешь будущего автора «Гусарской исповеди» или, к примеру, «Пчелки», в которой опять же говорится о… Лизе:
Лизетта только что проснулась —
Еще с постели не сходя;
Раскрывшись, нежилась, тянулась,
Знать, в том забаву находя…[35] —
и так далее, причем чем дальше — тем откровеннее и смелее.
Удивительно, но эта игривая басня, написанная уже в начале XIX столетия, также восходит ко все тем же «Аонидам», ибо и там была басня «Пчела», подписанная «К-а С-а». Но в ней Лиза представляется скучной морализаторшей, выясняющей: «Зачем ты так неосторожно / Летаешь по цветам, пчела?» — и поясняющей, что можно нарваться на ядовитое соцветие. Зато в басне у Дениса пчелка весьма шаловлива… Впрочем, если кому из читателей интересно, пусть сам узнает, куда она попала и что произошло потом!
Эти строчки будут написаны позже, а пока Давыдов делает первую пробу пера, между тем как в то время жизнь его уже далеко не столь счастлива и безоблачна, как раньше.
«Отец его разделил судьбу многих заслуженных офицеров русской армии, пострадавших в условиях гатчинского режима, — писал в предисловии к изданным в 1940 году «Военным запискам» известный литературовед Владимир Николаевич Орлов. — В 1798 году он был осужден (кажется, несправедливо) в связи с хищениями, обнаруженными в его полку, и имение его было взято в казну. Старинная дворянская семья Давыдовых впала в форменную нищету…»[36]
Кстати, в 1962 году, когда праздновалось 150-летие Отечественной войны, тот же автор готовил предисловие к юбилейной книге «Денис Давыдов. Сочинения», где писал ничтоже сумняшеся:
«В 1798 году по доносу была раскрыта противозаконная деятельность довольно многочисленного офицерского кружка, образовавшегося в Смоленске. Следствие выяснило, что участники кружка изучали французских просветителей и атеистов, обсуждали вопрос о перемене политического режима в стране (вплоть до цареубийства), собирали и распространяли стихи возмутительного содержания… Во главе смоленского кружка стояли два видных офицера суворовской школы — единоутробные братья А. М. Каховский и столь известный впоследствии А. П. Ермолов. Оба они были родственно связаны с Денисом Давыдовым (двоюродные братья). Более того: отец Дениса — бригадир Василий Денисович — тоже оказался прикосновенным к делу „смоленских заговорщиков“, и это обстоятельство, по-видимому в первую очередь{12}, определило его дальнейшую несчастливую судьбу. В том же 1798 году он был исключен из военной службы (внешним поводом послужили какие-то беспорядки, обнаруженные в его полку), причем с конфискацией всего имения»[37].
Если верить автору, то государь Павел Петрович был просто отчаянный либерал! Ведь при его сыне императоре Николае I «злоумышлявших на цареубийство» декабристов записали в 1-й разряд, приговорив к смертной казни, замененной на вечную каторгу. А тут злоумышленников наказали не в пример мягче, причем Давыдову почему-то вообще заменили «политическую статью» гораздо менее тяжким обвинением.
Возможно ли это? Да нет, просто писатели не любят признавать грехи своих героев или их родственников, а потому Вл. Орлов и другие литераторы советского времени и утверждали, что папа Давыдова пострадал «за политику». О «смоленском кружке» мы более подробно расскажем в следующей главе, но вот как трактует произошедшее с отцом нашего героя один «дореволюционный» автор:
