Сергей Есин - На рубеже веков. Дневник ректора
23 января, пятница.
Сегодня, во время парламентской дискуссии о государственной эмблематике, генерал Макашов, явно рассчитывая на еврейскую, очень обильную часть Госдумы, выразился приблизительно так: «А вам, любителям трехцветного флага, скажу: триста лет вы жили в черте оседлости, откуда вас вызволила советская власть себе на горе».
26 января, понедельник. Как негр, даже не имея времени поесть (попросил из столовой принести мне бутерброд), весь день просидел на работе. Вбивал в мозги своему коллективу, что студенты должны жить в общежитии. Несмотря на то, что могут наши интеллектуалы-несмышленыши нагадить прямо на пол возле туалета, потому что другие несмышленыши в туалете вывернули лампу. О том, что студенты должны жить лучше, поэтому им надо ремонтировать в общежитии кухни и душевые, но тем не менее делать это, не воруя и не давая воровать с этого никому. Разговоры о хозяйственных методах постройки. Потом долго ругался с Беляевым и Шуваловым по поводу академии. У нас разное представление о том, что она собой представляет. Для ребят это звания, для меня политический и рабочий инструмент. Юра Беляев все время тасует по-приятельски список академиков и членов-корреспондентов, наращивая их число. Все академики говорят только о грамотах и удостоверениях, а не о непосредственной работе. Я требую созвать хотя бы президиум. Кстати, президиум тоже вырос на два человека: неизвестно по чьей воле и во имя чьих интересов. По-моему, его наращивают только для борьбы со мной. А со мною не нужно бороться. Я готов удовлетвориться званием и должностью академика и писателя. Все незаконно, потому что без общего собрания, вопреки уставу были выдвинуты и президент, правда, бесспорный — В. С. Розов, и вице-президенты, в том числе и я. Появилась нелепая должность президент-координатор. Вечером я собрал своих, институтских академиков: что делать в этой ситуации? Решили пока подождать, хотя я настроен решительно все это похерить. В пункт академии надо ввести: «об участии членов только в одной российской академии», их теперь много, как грибов осенью, исключение должно составлять только участие в РАН.
Вышел в свет сборник-справочник московских писателей с претенциозным названием «На пороге ХХI». Здесь 473 статьи и столько же портретов писателей. Тонкость заключается в том, что все эти статейки написаны лично писателями. Материал вполне саморазоблачительный, в лучшем случае, нормальным писательским языком написаны полтора десятка этих аннотаций. Такое ощущение, что идет парад изношенных вещей.
27 января, вторник.
Вторую половину дня был на работе, хотя вроде бы объявлены четыре дня «здоровья» — все равно все воспользуются каникулами и на работе никого не будет, лучше отпустить самому. Ночью очень болела грудь, неотступный неимоверный кашель, что делать, не знаю. В больницу ложиться бесполезно, да и на работе много незаконченного. Главное при всех условиях — никому не жаловаться.
Вторую половину дня подписывал кассовые бумаги. Среди них обнаружил заявление Н.Буханцова об оказании материальной помощи Г.А.Низовой. Мотив: подготовка к операции на сердце. Помощь оказал, через несколько дней она ушла с работы по собственному желанию. Потом мне сказали, что никакой операции на сердце не было.
Вечером прошла защита Е.Антоновой. Как быстро летит время, еще совсем недавно она поступала в аспирантуру, и я беспокоился о комнате для нее. Жалко, конечно, что готовим мы кадры не, как я думал, для провинциальных институтов. Лена поет в хоре, а в Москве собирается работать у Корниенко при подготовке собр. соч. Платонова. После защиты все собрались выпить в 24-й аудитории. Внезапно Лена предложила выпить за ректора.
Из академических сплетен: в отдельных институтах берут с аспирантов деньги для оплаты оппонентов. Разговор об этом возник внезапно, после того как я отругал Коростылева за то, что мы платим членам специализированных советов не в день защит, а в дни кассовых выплат.
28 января, среда.
Вечером ходил в оперетту на «Веселую вдову». Зал театра, в котором я не был много лет, сразу навеял на меня воспоминания. Во времена моего детства это был филиал Большого театра, и здесь я видел массу оперных и балетных спектаклей. Тем неожиданней было, что теперь в оперетте поют с крошечными радиомикрофонами. Без такого микрофона пела только молодая оперетточная звезда. Сам спектакль довольно классический, с дивными костюмами и прекрасными декорациями. Удивила еще и музыка, которую заново, «современно», аранжировали, и сама пьеса, переписанная очередным хазаром и снабженная новыми репризами пошлости невероятной.
В средствах массовой информации идет скандал с неким Бревновым (молодым человеком, чиновником, ставленником «молодого реформатора» Бор. Немцова), который в США летал на ИЛ-62 за семьей, заплатив 130 миллионов рублей из казенных. Теперь он эти деньги внес обратно в казну после представления счетной палаты. Но каков уровень богатства у молодых людей! Какие предприимчивые!
30 января, пятница.
Юбилей Проскурина в СП РСФСР. Нагнали массу людей и официальных лиц. Я выступал во второй половине вечера, говорил хорошо и ссылался на Вольфганга Казака. «Во время перестройки он стоял на резко консервативных позициях», использовал я казаковское и «великодержавное». Во время выступления вдруг уловил на себе взгляд В. Ганичева. Последний точно представляет, что я понимаю всю возню в Союзе и смогу это сформулировать.
31 января, суббота.
У меня в этом году не намечена, и это меня беспокоит, литература для премии Москвы. Я, привыкший прикидывать эту премию по разумению, а не по уже готовым представлениям, позвонил Вл. Крупину. Он отказался, объяснив мне, что всегда отказывается от всех премий и отказался в свое время от Толстовской премии. Говорил он об этом радуясь, что может продемонстрировать мне свое духовное превосходство, ибо я от премий не отказываюсь. Даже говорил, что, дескать, знаю, что он от премий отказывается, а вот все равно предложил, чтобы на будущее, дескать, заручиться его поддержкой. Последнее я, скорее всего, выудил из тона Владимира Николаевича. Модель хорошая, но не моя городская. Это, скорее всего, хитрооснастная деревенская модель. Я долго размышлял: гордыня это, внезапное хвастовство или вполне осознанная нравственная позиция. Это особенно грустно, ибо нравственная вроде бы позиция совмещается здесь с ощущением всеобщего коварства людей. Во что бы то ни стало его, незапятнанного, хотят вовлечь в грех и смуту.
2 февраля, понедельник.
Начну с того, что в моей войне с электронной техникой появилась первая реальная победа. Впервые без посторонней помощи я самостоятельно открыл файл. Что из этого получится, не знаю, но вроде пока дело идет, хотя с у е в е р н о боюсь об этом говорить. Слово, выделенное в этом тексте разбивкой, я вспоминал десять минут. Это повод, наверное, поговорить о здоровье. Весь год я болен, последнее время самочувствие резко ухудшается. Мне уже стало трудно ходить и боль в сердце, когда иду от метро, стала для меня привычной. Часто вспоминаю маму перед смертью, мучившуюся одышкой, и В.С., которая через каждые несколько шагов останавливается. Из какого-то мистического чувства, обостряя судьбу, я не иду к врачу, довольствуясь старыми консультациями о бронхите, бронхосклерозе, даже бронхиальной астме. Все перечисленное еще позволяет быть по-прежнему легкомысленным и не сворачивать немедленно дел. Я вспоминаю, как трудно бывает всегда уехать осенью с дачи: то одно оказывается недоделанным, то другое не закрытым на зиму, а третье не подготовленное к весне. А как трудно все подготовить, чтобы уйти из этих дней.
