Ханс фон Люк - На острие танкового клина. Воспоминания офицера вермахта 1939-1945
Перевод в Потсдам стал для меня огромной радостью, потому что это дало мне шанс часто бывать в так нравившемся мне Берлине. Я уже прожил в этом городе три месяца в 1932 г. и имел там много друзей и знакомых. Берлин, «уютная» столица Европы, с его умеренно континентальным климатом и остроумными жителями, – чего еще было желать от жизни молодому человеку?
Театры, оперные залы, знаменитые артисты, кутюрье и газетные магнаты оставляли неизгладимый след на портрете города. Немецкие евреи, многие из которых были ветеранами Первой мировой и являлись иногда бо́льшими немцами, чем сами немцы, играли ведущую роль в культурной и экономической жизни столицы. После того как многие из них бежали от Гитлера, а другие сгинули в концентрационных лагерях, Берлин сделался беднее.
На ужин я обычно брал два бутерброда и содовую в автомате в закусочной под названием «Куик» на Курфюрстендамм. Обходилось это в одну марку. В баре Майовски можно было заплатить 70 пфеннигов за рюмку «Кюрасао»[12] и сидеть с ней там весь вечер. У Майовски обычно собирались бывшие пилоты, такие как мастер высшего пилотажа летчик Удет и ставший позднее крупнейшей фигурой в Люфтваффе Эрхард Мильх, который часто угощал нас, бедных лейтенантов, выпивкой.
Больше всего мне нравилось в небольшой пивной на Спиттельмаркт, служившей местом встреч для берлинских таксистов, заскакивавших туда выпить стаканчик пива между рейсами. Таксисты в Берлине славились юмором и умели ценить хорошую шутку. Я с готовностью променяю любое шоу в кабаре за возможность послушать их рассказы о том, что порой приключается в поездках.
Подготовка у нас велась очень интенсивная, при этом основной упор делался на двух вещах: мы изучали материальную часть и вооружение, а также практиковались в ведении боевых действий в реальных полевых условиях.
Мой мотоциклетно-стрелковый эскадрон – мотопехотное подразделение, входившее в состав нашего батальона наряду с двумя эскадронами механизированной разведки, – оснащался превосходными BMW 500. В большинстве своем они поставлялись с колясками, колеса которых позднее получили дополнительный привод через дифференциал, что повышало проходимость. Мы медленно, но верно превращались в первоклассных мотоциклистов. Даже по ночам мы научились прокладывать себе путь через трудную лесистую местность, по песчаным дорогам, а в «открытые дни» демонстрировали свое мастерство «наездников» зрителям – например, прыжки в длину на мотоциклах, на которых некоторые наши унтер-офицеры поставили своеобразный рекорд, пролетев 16 метров. Мы образовывали пирамиды – до 12 человек стояли на одной машине, а один номер назывался «мотоцикл с дистанционным управлением». Человек прятался в люльке и оттуда с помощью приводов управлял мотоциклом. Нам также позволялось принимать участие в официальных соревнованиях на пересеченной местности. Каждые выходные я устраивал себе нечто вроде современных мотоциклетных ралли. Сначала гонял на обычном мотоцикле, потом с коляской. Как-то, когда в ней сидел мой товарищ, мы врезались в дерево, которое пришлось как раз между машиной и люлькой. Из-за сломанной ключицы мне на несколько недель пришлось отправиться на отдых. Мы до такой степени овладели материальной частью, что могли вести огонь из пулеметов, установленных на колясках, когда выезжали в поле на учебу. В конце концов я перекинулся на спортивные машины, которые поступали в наше распоряжение от одной автомобильной компании.
Все новые танковые части вступали в процесс формирования. Посему в октябре 1938 г. меня перевели в Бад-Киссинген – курортный городок неподалеку от Вюрцбурга, что на севере Баварии. По завершении сезона Киссинген уже успел впасть в спячку, так что наше прибытие приветствовалось населением как некий элемент дополнительного оживления.
Однако первое наше впечатление оказалось весьма неприятным. В конце первой декады ноября по стране прокатилась Кристальнахт (Ночь разбитых стекол) – позорное для всей Германии событие. Генрих Гиммлер со своими СС и СА использовал факт убийства немецкого атташе в Париже молодым евреем в качестве предлога для сожжения синагог и погромов еврейских магазинов по всей Германии.
Руководство Вермахта снова осталось безучастным. Гитлер уже прочно укрепился у руля созданного им режима, окружив себя послушными ему генералами, потому все, что мы могли сделать, сидя в своих учебных лагерях, это ни в чем не участвовать.
Вопрос этот и по сей день задается как у нас на родине, так и за рубежом. Почему Вермахт, а особенно офицерский корпус и генералитет, своевременно ничего не сделали для противодействия растущей мощи национал-социализма или, по меньшей мере, не попытались ограничить опасной игры Гитлера – «игры с огнем».
По моему мнению, для этого существовали следующие причины:
1. Армия численностью в 100 000 человек, которую нам разрешал Версальский договор, намеренно воспитывалась в стороне от политики. В результате офицерский корпус оказался политически близоруким.
2. Первые успехи Гитлера (искоренение безработицы и устранение коммунистической угрозы, а также возвращение бывших немецких территорий в состав Великого Германского рейха) наполнили уверенностью в своей правоте немецкий народ и растущий Вермахт.
3. Молодые люди, которые поступали на военную службу, набирались преимущественно из числа выучеников Гитлерюгенда и других национал-социалистских организаций, а потому были соответствующим образом мотивированы, если не сказать оболванены.
Но наиболее важное, как представляется мне: присяга – клятва на верность – всегда являлась священной для офицерского корпуса. Гитлер осознавал это, чем без зазрения совести и воспользовался!
Итак, 1934 год сделался поворотным пунктом. Вермахт стал использоваться как орудие в политике. После кончины Гинденбурга пост президента, который он занимал, совместили с постом канцлера. Вследствие чего немецкий народ, а прежде всего Вермахт, лишился символической фигуры, которая стояла вне политики и над политикой. При наличии сильной личности на этом посту, такой как Гинденбург или возможный преемник сходного калибра, президент мог бы заблокировать реализацию сомнительных политических решений.
Несмотря на множество предостережений, раздававшихся как внутри страны, так и доносившихся извне, вопреки здравому смыслу, немецкое офицерство предпочло слепо соблюдать клятву, оказалось даже готовым дать ее персонально Адольфу Гитлеру[13].
А кто, какой отдельный человек посмел бы в 1933 г. или в 1934 г. отказаться от принесения присяги Гитлеру? Лишь только военное руководство одно и могло бы сделать это, имей оно более стойкие политические взгляды и не будь столь очаровано личностью Гитлера.
