Иеромонах Хрисанф - Сыны Света: Воспоминания о старцах Афона
Вот какие душеполезнейшие слова говорил мне священник. Столь сильным было его благоговение, столь огненной была вера и столь искушенной – любовь ко Владыке Христу. Не только он, но и все пирейские священники давали советы и наставления детям и вели их своим светлым примером по пути добродетели.
В храме Святого Василия служил благоговейнейший ученый священник. К нему прибегали, словно жаждущие елени к источникам водным, все жители Пирея, только бы услышать его проповедь. Когда принц Константин в день памяти святого Димитрия отвоевал Фессалоники у турок, мы радовались всем миром. Но лицо отца Георгия было мрачным. Он сказал своим слушателям:
– Принесите мне газету.
Ему принесли газету. Он свернул ее, как воронку, и со слезами на глазах сказал, показывая на раструб: «Взгляните: этот широкий раструб – путь, по которому сейчас идут все люди. Блажен тот, кто идет здесь (и он показал на устье воронки), по темному и тесному пути Христовой нравственности. Люди будут жениться в четырнадцать лет и умирать в восемнадцать. Все изгонят из своих домов Христа и поставят диавольское зеркало, что предсказывал еще Папулакос, выступая перед вашими родителями-островитянами. Я скоро умру, но обязан вас предупредить как клирик святого храма Василия Великого».
Эти слова до сих пор звучат у меня в ушах, и лица отцов никогда не изгладятся из моей памяти.
Отец Герман
(из письма)
Возлюбленные чада Владыки Христа, радуйтесь о Господе, Которому вы следуете от всего сердца.
Мы недавно прочли много книг, но особо, как во время впечатлительной юности, нас привлекла книга отца Германа под названием «Евангельская труба».
В конце нее он писал: «Теперь, вернувшись из изгнания, куда нас отправил Оттон, разрушивший, несмотря на общее недовольство, 450 монастырей Греции, мы возобновляем издание газеты «Евангельская труба»».
Мы были еще маленькими детьми, ходили в храм Пророка Елисея и там услышали от отца Планаса об этом святом муже – отце Германе.
Когда отец Герман, вернувшись из ссылки, сошел на берег в Пирее, пирейцы и афиняне подхватили его на руки и несли до самых Афин.
Он в конце каждой речи прибавлял: «И дурачки заговорят». И дурачки слушали его поучения и эту присказку – «И дурачки заговорят».
Когда шествие достигло рынка, где стоит храм Пресвятой Троицы на Пирейской улице, отец Герман вырвался из рук верных и подошел к акации. Этой весной листья на ней почти все опали и на каждой ветке осталось не больше шести. И, надо сказать, он заявил тогда: «Столько будет христиан, когда явятся дурачки».
Подумай теперь, кто эти дурачки?
Они живут в России, живут по всему миру и в благословенной Греции. Нас, христан, мало, как листьев на акации, но истинные христиане всегда красуются благодатью, их силы не увядают, и они передают живительное исповедание другим. Всегда причащайтесь Святых Таин. Любите сердечную молитву, которую называют умной: она – привязанность вашего сердца к сладчайшему имени Господа нашего Иисуса Христа.
Как говорит святой Иоанн Лествичник: «Именем Иисусовым бичуй врагов»[8].
Когда вы соделываете труд молитвы, тогда вкушаете ее сладость.
Сторонитесь человеческой суеты, ведь есть даже поговорка: «Скажи мне, с кем ты дружишь, и я скажу, кто ты таков».
Всегда внимайте обличениям и смиряйте себя перед другими.
Когда вы соделываете эту духовную работу, вы сразу видите ее пользу. Поэтому всякий раз тогда молитесь за меня грешного.
Афины вчера и сегодня
Один духовный наставник[9] рассказал мне такой случай. Однажды вечером он ехал уставший из Коккинары с торбой за плечами, чему он научился у своего блаженного старца со Святой Горы. Только он сошел с автобуса в Афинах, уставший, голодный, согбенный от изнеможения, как начался ливень. Все афиняне вмиг разбежались. Старец тоже забежал под козырек большого здания и там увидел двух мирских ученых, которые посмотрели на него с едва скрываемой усмешкой. Духовный человек в простоте сердца сказал им: —Добрый вечер. Все ли у вас в порядке? Они сделали вид, что не замечают его. Тогда монах продолжил:
– Как удивительно! Мир презрительно смеется над человеком, а человек в душе и осмеивает, и оплакивает этих мирян, потому что они даже не знают, куда нужно направляться, хотя живут в Афинах, в XX веке, получив там образование.
Ученые люди, услышав эти слова, изобразили полное равнодушие. Они стали даже не как дерево, ибо дерево подвластно огню, но – как камни. Монах начал говорить им, что он родом из Афин и что сидел в тех же аудиториях, в которых потом сидели они, когда он уже оставил и Афины, и всю мирскую суету. Также прибавил, что в годы учения преподаватель однажды взял его за руку и показал все важнейшие места и уголки святого града Афин, прибавив: «Когда ходишь по этим местам, вспоминай наших отцов, как они, голодая и изнемогая от бед, освободили святые Афины».
– Поэтому, – продолжил монах, – когда я прохожу по афинским улицам, склоняю голову и смотрю в землю, вспоминая заветы моих святых учителей. Я вижу, что вы сидели в тех же аудиториях, что и мы, но ваши парасанги совсем другие (он употребил это ученое слово[10], чтобы они поняли, что он не ниже их по знаниям). Мы выучили, что мы – мужчины и наш внешний признак – усы. Вы носите усы? Вижу, что нет. Мы выучили, что святейшее создание Божие – женщина и что невеста столь же свята, сколь и таинственный Престол Божий. Мы изучили и общую, и церковную историю. Мы узнали, что тело человека без души мертво. И у каждого грека, тем более если он почитает себя образованным, есть тело – народ и его история, и есть душа – православная вера. Ради нее наши отцы шли на бой со словами: «За Христа, за святую веру».
Старец проговорил со своими собеседниками больше часа, и вокруг них уже успели собраться молодые люди, насмехаясь над всеми и отпуская непристойные шутки. Ученые не знали, что теперь делать, а монах продолжил:
– Видите, они сошли со школьной скамьи, не зная ни о святости, ни о святыне. В нашей школе не было средств ни на окна, ни на двери, чернила делали мы сами из маковой соломки, а класс освещали одной свечой. Но люди выходили верующие, благоговейные, почтительные к другим. А теперь в тех же аудиториях сидят новые люди, у которых нет ни единой мысли о Православии и о Греции. Где теперь Иоанн Макрияннис? Где Гривас Пиреец? Где Караискакис? Они встали на борьбу за свободу Греции, они пролили кровь ради будущего страны, чтобы сохранился залог православной веры. Они знали, что вера – основа жизни всего нашего народа. Ведь он был в рабстве четыреста пятьдесят лет, но вышел из рабства с чистой душой, ибо соблюл душу и тело так, как велел Всеблагой Бог в Новом Завете.
Больше духовный человек ничего не успел сказать, потому что к толпе подошли полицейские и народ испугался «суда Линча». Поспешно удаляясь, ученые прокричали, обернувшись:
– Нет, вы видали?! Мы вдвоем подошли посмеяться над одним, а он теперь сам над всеми посмеялся.
Дед Димитрий, могильщик
Первым пирейским кладбищем было кладбище Святых Бессребреников, – немного выше, чем церковь Преображения. Когда было гонение, священники, чтобы возместить расходы, велели в храмах продавать свечи. Раньше свечи не продавались, их приносили богомольцы. Тогда я еще никого там не знал. Блаженный старик Димитрий каждую субботу вечером приходил на площадь в Пирее, и все ему подавали пятаки на церковные нужды (было это в 1903 году). Как-то к нему подошел полицейский и повел его в участок, а тот весело сказал полиции:
– Ну что же вы, ребятки, братья мои, – я же на церковь собираю. Вы сами знаете, что ем я только хлеб, пью только воду, живу в каморке, где молюсь пред иконой святых бессребреников о вашем здоровье.
Но безжалостные полицейские избили его так, что синяки по всему телу были чернее его рясы. Об этом узнал весь пирейский базар, где его почитали, и пирейцы пошли в полицию и вызволили старика. Он пришел к моей бабушке, возжигательнице светильников, и они поговорили на арванийском диалекте[11], потому что родом он был с Пороса. Преисполненный радости (а печальным он никогда не был), дед воскликнул:
– Госпожа Василена (так звали мою бабушку), мне не жаль, что меня избили; жаль только, что изъяли деньги, собранные на храм.
Однажды вечером мы сидели, и нам сообщили, что дед Димитрий скончался.
Помню, как он лежал в церкви Святых Бессребреников с венчиком на голове, на двух досках, накрытый белым покрывалом. Помню его лицо, и до сих пор стоит перед глазами, как оно светилось, будто яичная скорлупа. Когда его опускали в могилу, все говорили:
– Как счастлив сейчас на небесах дед Димитрий! Святой смертью умер и теперь молит Бога за нас.
Был там Иоанн Лиридас, бакалейщик из старых Коккиний, который взял с собой карандаш и лист бумаги и набросал на листе лицо умершего, подписав: «Это отец Димитрис, умерший ради любви Христовой».
