Юрий Копаев - Записки героя труда. Том 1. Мемуары
В СССР законы о наказании за воровство были гораздо жёстче, чем сейчас. Утверждаю это на основании личного опыта. В 35 лет мне довелось работать народным заседателем в суде вместо постоянного заседателя, ушедшего на сессию в вузе. Необходим был человек моего возраста, беспартийный. Телефонное право процветало. Приказы и инструкции выполнялись неукоснительно.
Относительно партийных чиновников существовала следующая инструкция. Если чиновник украл менее пятидесяти тысяч рублей (доллар в то время официально стоил меньше рубля), но был ценным работником (его предприятие выполняло и перевыполняло план), то партия брала наказание на себя. Ему объявляли строгий выговор, снимали с должности и подыскивали другую работу, зачастую более высокооплачиваемую, чтобы он «от нужды» не воровал! Если дело все же попадало в следственные органы, а провинившийся «дорогу начальству не перебегал», то дело всячески спускалось на тормозах. Если же провинившийся с начальством не делился, то его осуждали на минимальный срок с конфискацией имущества. Если чиновник своровал более пятидесяти тысяч рублей, то его не могла спасти даже партия КПСС. Наказание было жестокое, вплоть до расстрела. Конфискация имущества проводилась не только у осуждённого, но и у родственников. Осуждённый лишался даже орденов и наград. Сейчас конфискацию применяют очень, редко, да и сроки заключения невелики. Тем самым поощряется воровство, казнокрадство и мошенничество. Хотелось бы надеяться, что рано или поздно разберутся с наказанием за эти пороки и законы станут справедливее. Наше поколение старцев с малолетства жило почти по воровским законам. Очень многие прошли через колонии и тюрьмы. Нынешнему поколению надо начинать с себя. С малолетства не брать и не присваивать чужого! Блюсти заповедь «НЕ УКРАДИ».
Воспоминание о фестивале 1957 года
Пировали – веселились, подсчитали – прослезились.
В конце пятидесятых в СССР случилась «оттепель». После критики культа личности Сталина ослабло идеологическое давление, слегка раздвинулся «железный занавес». Символом этих перемен было грандиозное событие международного масштаба – Фестиваль молодежи и студентов. Проходил он в Москве летом 1957 года. Город привели в относительный порядок: подлатали дороги, покрасили фасады, одним словом, устроили «потёмкинские деревни». Шутка ли, приедет более тридцати тысяч иностранцев одновременно! Спецслужбы и милиция стояли «на ушах». Необходимо было всеми средствами предотвратить массовое общение народа с гостями. К организованному общению допускались проверенные члены ВЛКСМ и КПСС. Мне в то время было 16 лет, комсомольцем я не был, но принять участие в таком событии очень хотелось. И мне это удалось, правда, нелегально и недолго. Опишу два эпизода.
Эпизод первый – визуальное общение с участниками Фестиваля. Оно произошло, когда мы, послевоенные мальчишки, забравшись на крышу двухэтажного дома, расположенного на кольцевой дороге, глазели на вереницу открытых грузовых машин, везущих делегатов. Москва к тому времени ещё не совсем пришла в себя после войны. Народ был хмурый, одежда плохая, тёмных цветов. Автомобили, как правило, были или цвета хаки (грузовые), или чёрные (для чиновников высокого ранга). Частных авто были блёклых цветов, а более яркого цвета было мало. А тут мы увидели буйство красок: длинные отечественные грузовики марки ЗИЛ с прицепами, окрашенные в яркие цвета; стоящие в них молодые, ярко одетые в шикарную одежду люди разного цвета кожи, с весёлыми, открытыми лицами. Там даже были негры с рыжими волосами. Контраст был шокирующим! Лёжа на крыше и потягивая «бормотуху», мы любовались зрелищем и рассуждали, что могли бы делегаты просто пройти колонной (как на праздничных демонстрациях), так как проезд на автомобилях, наверное, дорого обошёлся властям, но им был необходим такой караван машин, для предотвращения «всеобщего общения народов».
Второй эпизод – участие в «Девичнике», который состоялся в ЦПК им. Горького и собрал девчат со всего света. Участие происходило весьма оригинально! Я, красивый молодой человек, пришёл к парку вместе со сверстниками, желая познакомиться с какой-нибудь иностранной девушкой, желательно мулаткой. Мы попытались попасть на празднование ходами, известными нам из опыта проникновения на зимний каток, минуя большую очередь, охраняемую конной милицией. Все наши попытки были тщетны. Парк охранялся двумя кордонами милиции. Первый, наружный, – это милиционеры и «топтуны» мужского пола. Второй – кордон с внутренней стороны за высокой решётчатой оградой – это девчата-милиционерши с обалденными причёсками и крохотными пилотками, в парадной форме. Пацаны упорно ждали окончания праздника, когда девицы валом станут покидать парк, а между делом до полуночи продолжали попытки проникнуть за ограду. Милиция нас отлавливала и выдворяла за территорию парка, а если повторно кто-то попадался, то его избивали, а позже сообщали по месту учёбы или работы. В ватаге страждущих пацанов доходило до того, что симпатичных мальчишек переодевали в спортивную форму, подкрашивали им губы и помогали проникать в парк. Самое сложное было миновать ограду через служебный вход. Моя попытка проникнуть в вожделенный рай, миновав кордоны, оказалась удачной. Попав в парк, я стал примыкать к большим группам русскоязычных девчат и «вливался» в коллектив, но если со мной кто-то пытался познакомиться, делал вид, что ничего не понимаю. Приходилось прибегать к конспирации и привыкать к обстановке. Первое, что я сделал, – это хорошо «заправился», так как там была бесплатная выпивка и жрачка. «На халяву» можно было попить пунша или сухого вина и закусить бутербродами с икоркой и копчёной колбаской. Снедь располагалась на длинных столах, установленных прямо у края газона вдоль дорожек из красной кирпичной крошки. «Девичник» гудел, как разворошённый улей. Многие девчата были одеты в полуспортивные наряды с национальной красочной символикой. Разбившись на группы, они развлекались, как могли: одни пели песни типа «Подмосковные вечера», другие что-то бурно выясняли, третьи во что-то азартно играли. Многие были выпивши. Я наблюдал несколько свар, которые разнимали милиционерши. Дрались девчата, как женщины из ВДВ. Меня конкретно поразило, что некоторые пары девчат уединялись в кусты и мило общались друг с другом вплоть до поцелуев: не то учились, не то целовались по серьёзному. Это я видел, пожалуй, первый и последний раз за все прожитые годы. Удалось мне погулять по парку недолго – чуть более получаса. Меня выследила симпатичная милиционерша (видимо, по походке), вежливо попросила покинуть парк, проводив за территорию, где меня уже встречали милиционеры. Допросили, составили протокол и отпустили. При этом выспрашивали об обстановке на «Девичнике» и просили о влюблённых парочках не распространяться. Я не придал просьбе значения, но когда рассказал парням, что девицы лапали друг друга и целовались, мне никто не поверил и, мало того, меня высмеяли. Но ведь я видел это своими глазами!
Общее впечатление о Фестивале было у меня удручающее. Возможно, потому, что я не видел самих культурных и спортивных мероприятий. Но к своим шестнадцати годам уже кое-что в жизни повидал и кое-что понимал! Фестиваль мне казался пиром во время чумы. Кругом разруха, бездорожье и кое-где ещё «голодные времена» (особенно в деревнях), а тут многомиллионные затраты за счёт народа. В 1957 году наступил срок выплаты по займам. Население, которое «добровольно – принудительно» вынуждено было десятилетиями покупать облигации, надеялось на возвращение денег. Увы! Весной правительство перенесло срок выплаты на двадцать лет, якобы по «предложению трудящихся». Вот на какие денежки провели Фестиваль!
У мировой общественности впечатление осталось хорошее, СССР умел пустить пыль в глаза! Несмотря на попытки спецслужб предотвратить несанкционированное «общение народов», оно всё же состоялось, и весной 1958 года появились на свет его плоды – цветные «дети фестиваля».
С тех далёких лет мало что изменилось в отношении Российского государства к своему народу: по-прежнему за народные деньги проводятся помпезные мероприятия, а насущные потребности отодвигаются на второй план.
Две минуты славы за всю жизнь
Далёкий 1954 год. Я, проживающий в Москве тринадцатилетний подросток, чувствую себя полноправным участником послевоенной жизни. Лето провожу в пионерском лагере в селе Игуменки Калининской области (ныне г. Калинину возвращено название Тверь). Лагерь расположен на холме в сосновом бору. Деревянные домики, брезентовая палатка для персонала, линейка с трибуной и флагштоком. Забора нет. Слева от холма – заброшенное кладбище с разрушенной церковью, далее – санаторий «Нефтяник». Ниже – футбольное поле, за ним затоны могучей реки Волги. Простор и благодать!
