Лев Андреев - Янгель: Уроки и наследие
Будучи в командировке, в Москве, я обратился к М.К. Янгелю с просьбой:
— Михаил Кузьмич, разрешите мне предложить прибор Сергею Павловичу Королеву.
Он посмотрел на меня как на ненормального. Зная их взаимоотношения в предшествовавший период, а теперь, когда Янгель стал Главным конструктором, они стали соперниками, реакцию можно было понять. Но он вдруг неожиданно произнес:
— Ну хорошо, только ты потом мне расскажи о результатах переговоров.
И я пошел к Королеву. В назначенное мне секретарем время Сергей Павлович меня принял. Коротко рассказал ему, что представляет из себя прибор.
А почему Михаил Кузьмич не хочет установить его на своей ракете, — спросил он.
Пришлось пояснить, что на пути встал руководитель отдела телеизмерений, кстати выходец из королевского конструкторского бюро.
— Хорошо, — заключил Королев. Сделай мне 10 приборов, и я поставляю их на свою семерку.
— Сергей Павлович, лягу костьми, но сделаю, — поблагодарил я.
И тут же Королев взял трубку и, нажав на пульте нужную кнопку, выдал команду:
— К вам сейчас придет Урьев из Днепропетровска, включите его прибор в документацию по Р-7.
Вечером позвонил Михаилу Кузьмичу и рассказал о результатах визита к Сергею Павловичу. Выслушав меня, он спросил:
— У тебя есть еще дела в Москве?
— Нет.
— Тогда езжай в Днепропетровск.
Через два дня позвонила секретарь М.К. Янгеля и сказала, что меня приглашает Михаил Кузьмич. Когда зашел в приемную, секретарь попросила присесть и подождать. Через несколько минут входит руководитель подразделения телеметрии и, как обычно (а он пользовался особым расположением Главного, переманившего его из Москвы) направился прямо к двери, ведущей в кабинет. Однако на сей раз секретарь его остановила, сказав:
— Подождите.
Он сел явно недовольный таким оборотом дела, а секретарь, зайдя на несколько секунд в кабинет, пригласила:
— Вас обоих просит к себе Михаил Кузьмич.
Поздоровавшись, Главный пригласил сесть за маленький столик перед его рабочим столом.
— Почему Вы, — официальным тоном, что случалось с ним редко, — не ставите прибор на ракету? — задал вопрос Михаил Кузьмич.
Нужно было знать этого руководителя, его бесконечное упрямство, основой которого был не только профессионализм, но еще больше самомнение. Тоном, не допускавшим возражений, он ответил:
— Мы заказали другую систему и за нее уже проплачено четыре тысячи рублей, — решительно заявил он. И дальше нудным голосом стал обосновывать свою позицию, не жалея нелицеприятных эпитетов в сторону нашего прибора.
Тут надо сделать небольшое отступление. Наш прибор, кроме того, что он был свой, был в некотором плане более совершенен, так как в разумных временных пределах, с учетом возможного наступления критической ситуации, выдавал нужную информацию. В то же время конкурирующая система передавала на землю непрерывный поток всей информации, из которой потом, преодолевая трудности, необходимо было вычленить нужную.
Я заметил, как постепенно меняется выражение лица Михаила Кузьмича, не предвещавшее ничего хорошего.
И вдруг мгновенная реакция, резкий удар кулаком по столу и не подлежащее дальнейшему обсуждению решение:
— Сегодня же включить прибор "Днепр" в штатную документацию и доложить мне об исполнении.
Так была решена судьба нашего измерителя высокочастотных вибраций. Прибор пошел в серию и был установлен не только на ракете Р-12, но и на ракетах Р-14 и Р-16.
Эта беспрецедентная история ярко продемонстрировала государственное мышление Главного, которое всегда поднималось выше личных интересов.
Как руководитель Михаил Кузьмич был прост, доступен, ничем не давая понять разницу в служебном положении. Именно поэтому к нему шли, не задумываясь, с просьбой, за советом, без боязни быть непонятым, доверяясь какому-то внутреннему чувству. Люди тянулись к "Кузьмичу", как его с неизменным пиететом часто называли за глаза, пытаясь подчеркнуть тем самым неформальность взаимоотношений "начальник-подчиненный".
Неизменно внимательный к сослуживцам, умеющий выслушать и не остаться безучастным, прийти на помощь, поведать свои сокровенные мысли, "раскрыться" любому собеседнику, независимо от того, был ли это простой инженер, личный шофер или начальник любого ранга. Так было и на работе, и вне стен служебных помещений. Обладая обширными знаниями, слыл интересным рассказчиком. Используемые в беседах примеры и аналогии были неожиданны, глубоки и поучительны.
И вместе с тем М.К. Янгель не был ни альтруистом, ни ходячей добродетелью, а тем более аскетом. Неизменная доброжелательность и человечность были напрочь лишены какой бы то ни было сусальности. Слащавость и сентиментальность, как, впрочем, грубость и высокомерие — это в характере других героев.
Как и любому, ему "ничто человеческое не было чуждо": свои привязанности, свои слабости, свои увлечения. В часы отдыха становился заядлым рыбаком, любил бывать в кругу сослуживцев, был весел, прост, общителен, и никого не стесняло присутствие знаменитого гостя. Проникновенно пел задушевные народные песни, особенно своей далекой родины Сибири. Среди особо любимых — "Славное море, священный Байкал" и "По диким степям Забайкалья" — о мужественных людях суровых таежных краев, задушевная грустная лирическая "Черемуха" и отражавшая тяжелую долю простого народа "Лучинушка". Не забывал и о своих украинских корнях и с удовольствием "наспівував" со всеми "чудові" украинские мелодии. За всем этим чувствовались широкая человеческая натура, большой и нелегкий жизненный путь.
Преданным и благодарным своей суровой и неповторимой таежной родине он останется на всю жизнь. Сибирь любил, перефразируя слова великого поэта, "как сын, как русский, пламенно и нежно". И всегда и при всех обстоятельствах ему было дорого то, что напоминало о далеких таежных краях, даже в мелочах. Характерный эпизод вспоминает В.Е. Токарь, работавший в пятидесятые годы лаборантом в фотолаборатории.
— Как-то задержался на работе. Раздался телефонный звонок. На том конце провода у аппарата был Главный конструктор. Я представился. Он спросил, есть ли кто из руководителей лаборатории? Поскольку все уже ушли домой, попросил зайти к нему в кабинет. Пригласив сесть в кресло, Михаил Кузьмич поинтересовался как зовут. Когда услышал, что мое отчество Евтихиевич, сразу оживился:
— Так что, действительно, Евтихиевич? У нас в Сибири много Евтихиев и не только мужчин, но и женщины есть. Хорошее старинное русское имя, — задумчиво, как бы что-то вспоминая, медленно произнес он и легкой улыбкой озарилось его лицо. А затем Михаил Кузьмич поставил задачу:
