Благовещенский Глеб - Иоанн IV Грозный
Право же, сложно переоценить значение одобренной Иоанном Грозным челобитной.
"Строгановы получили право завести промыслы и за Уралом вместе с необходимым правом или обязанностию не только построить острожки для оберегания этих промыслов, не только вести оборонительную войну, но также и наступательную – посылать войско на сибирского салтана, брать сибирцев в плен и в дань приводить за царя; эта наступательная война была необходима: за Уралом, прежде чем взять землю в свое владение, завести на ней промыслы, надобно было ее очистить от сибирского салтана, который считал ее своею собственностию".
Здание главного управления в имении Строгановых
Естественно, не все было столь безоблачно. Устранение Кучума – это был не фунт изюма. Кучум обладал немалыми силами; чтобы одолеть его, была необходима реальная военная рать. Как мы помним, Строгановым отнюдь не приходилось рассчитывать в этом плане на помощь Грозного. Договор с царем предусматривал, что Строгановы решат военный конфликт самостоятельно.
Да только вот рассчитывать Строгановым было особенно не на кого. "На охочих инородцев – остяков, вогуличей, югричей, самоедов – была плохая надежда; мирные промышленники нуждались в передовых людях колонизации, которые вовсе не имеют мирного промышленного характера, нуждались в отыскивателях путей, новых землиц, нуждались в казаках". Казаки же – это была вообще особая тема.
С. Соловьев, анализируя сложившуюся ситуацию, отмечает: "вследствие географического положения древней России, открытости границ со всех сторон, соприкосновенности их с степями и пустынными пространствами, как вследствие одного из господствующих явлений древней русской жизни – колонизации, – общество должно было постоянно выделять из себя толпы людей, искавших приволья в степи, составлявших передовые дружины колонизации, по имени зависевших от государства, на деле мало обращавших внимания на его интересы и по первоначальному характеру своему, и по одичалости в степях, и по безнаказанности, которая условливалась отдаленностию от государства и слабостию последнего.
Мы видели, что уже при Василии Иоанновиче рязанские казаки хорошо знали места по Дону; при сыне Василия они здесь утверждаются, принимают от места название донских и становятся страшны ногаям, крымцам, азовцам. На жалобы одного ногайского мурзы, что русские казаки грабят его людей, московское правительство отвечало: „Вам гораздо ведомо: лихих людей где нет? На поле ходят казаки многие, казанцы, азовцы, крымцы и иные баловни казаки; и из наших украйн, с ними же смешавшись, ходят; и те люди, как вам тати, так и нам тати и разбойники; на лихо никто их не учит; а учинив какое-нибудь лихо, они разъезжаются по своим землям".
Не из одних, впрочем, жителей Рязанской области составлялись толпы донских казаков: на Дон шли и севруки – жители Северной Украйны, подобно рязанцам издавна славившиеся своею отвагою. Ногайский князь Юсуф писал в Москву в 1549 году: „Наши люди ходили в Москву с торгом, и, как шли назад, ваши казаки и севруки, которые на Дону стоят, их побили". Видим, что казаки городовые, находившиеся под ближайшим надзором государства, сделавши что-нибудь противное его интересам, уходили на Дон; так, путивльские казаки, замешанные в деле о грабеже крымского гонца, Левон Бут с товарищами, сказывали: было их на поле шесть человек и весновали на Донце, потом пошли было в Путивль, но на Муравском шляху встретились с ними черкасские (малороссийские) казаки, 90 человек, взяли их с собою и крымского гонца пограбили; после грабежа Левон Бут сам-четверт пришел в Путивль, а двое товарищей его отстали, пошли на Дон.
Русский гонец доносил: „Шли мы Волгою из Казани в Астрахань, и, как поравнялись с Иргызским устьем, пришел на нас в стругах князь Василий Мещерский да казак Личюга Хромой, путивлец, и взяли у нас судно царя Ямгурчея; я у них просил его назад, но они мне его не отдали и меня позорили". На жалобы Юсуфа ногайского царь отвечал опять: „Эти разбойники живут на Дону без нашего ведома, от нас бегают. Мы и прежде посылали не один раз, чтоб их переловить, но люди наши добыть их не могут. Мы и теперь посылаем добывать этих разбойников, и, которых добудем, тех казним. А вы бы от себя велели их добывать и, переловивши, к нам присылали. А гости ваши дорогою береглись бы сами, потому что сам знаешь хорошо: на поле всегда всяких людей много из разных государств. И этих людей кому можно знать? Кто ограбит, тот имени своего не скажет. А нам гостей наших на поле беречь нельзя, бережем и жалуем их в своих государствах".
Но Юсуф не переставал жаловаться.
„Холопы твои, – писал он царю, – какой-то Сары-Азман слывет, с товарищами, на Дону в трех и четырех местах города поделали да наших послов и людей стерегут и разбивают. Какая же это твоя дружба! Захочешь с нами дружбы и братства, то ты этих своих холопей оттуда сведи". Мы видели, как султан жаловался на донских казаков, приписывал им такие подвиги, о которых из других источников мы не знаем, например что они Перекоп воевали, Астрахань взяли. Вражда была постоянная между азовскими турецкими казаками и донскими русскими: московский посол Нагой писал к государю, что ему нельзя послать вести в Москву, „потому что азовские казаки с твоими государевыми казаками не в миру".
Казаки были нужны московскому правительству в этих пустынных странах не для одного противодействия хищным азиатцам: отпуская в Константинополь посла Новосильцева через Рыльск и Азов, государь велел послать проводить его до донских зимовищ донского атамана Мишку Черкашенина (прозвание это показывает, что Мишка был малороссийский казак), а с ним его прибору атаманов и казаков 50 человек. Новосильцев должен был донским атаманам и казакам говорить государевым словом, чтоб они государю послужили, его, посла, в государевых делах слушали. На Донец Северский атаманам и казакам, всем без отмены, послана была царская грамота, чтоб они Новосильцева слушались во всех государевых делах, ходили бы куда станет посылать. „Тем бы вы нам послужили, – писал царь, – а мы вас за вашу службу жаловать хотим". Как важна была помощь казаков в степи русским послам и к какой жизни должны были привыкнуть здесь казаки, всего лучше видно из донесений послов о их многотрудном пути.
Новосильцев, например, писал из Рыльска от 10 марта: „Снега на поле очень велики, и осеренило их с великого мясоеда, отчего с лошадьми идти вперед нельзя, серень не поднимает: мы думаем взять салазки, а сами пойдем на ртах к Северскому Донцу. Мишкина прибора казак поместный Сила Нозрунов на твою государеву службу не пошел, воротился из Рыльска к себе в вотчину Рыльскую".
