Святослав Рыбас - Сталин
Эти мысли можно назвать контрреволюционными, но не фашистскими. Тем не менее следствие под руководством Я. С. Агранова посчитало необходимым определить угрозу именно так.
Почему в нэповской Москве возникла угроза фашизма?
В научно-историческом понимании фашизм связан только с названием и программой партии Бенито Муссолини, созданной в 1919 году в Италии.[10] Фашистский проект вырос из европейской социалистической идеи, равно как и коммунизм. Различие в том, что фашизм базировался на национально-государственной, а коммунизм на интернационально-классовой идее.
Этих бедных расстрелянных поэтов, конечно, можно было назвать классовыми врагами, даже черносотенцами. Но никакими фашистами они не были.
Гораздо более опасными для Кремля были сотни тысяч бывших российских подданных, ставших эмигрантами. Всего их число определяется до двух миллионов человек. Большинство из них принадлежало к образованным слоям. Многие имели военный опыт.
О моральном и духовном уровне этих людей говорит необыкновенный факт, что среди зарубежных русских был и «родной брат Иисуса Христа»! Среди парагвайской сельвы до сих пор стоит памятник генералу Ивану Беляеву, который, оказавшись в Парагвае со многими эмигрантами, совершил одно незабываемое для местных индейцев дело: отстоял их земли от притязаний американской компании «Юнайтед Фрут». Индейцы почитают его память и считают братом Христа.
Имеет ли это отношение к «русскому фашизму»? Имеет.
Русская эмиграция искала идейную опору, как, впрочем, и весь мир. Не случайно, кроме Италии и Германии, фашистские группировки в 1920-х годах стали возникать в Венгрии, Румынии, Франции, Швеции, Англии, Чехословакии и других странах. В 1924 году в Сербии была сделана попытка организации Русской фашистской партии. В 1926 году создана «Рабоче-крестьянская казачья оппозиция русских», или «Русские фашисты». Всего же в 1920-х годах в русской эмиграции возникло более 15 крупных политических организаций (свыше 40 тысяч человек), называвших себя фашистскими или национал-революционными.
В начале 20-х годов XX века, задолго до начала Второй мировой войны, фашизм многим казался достойной альтернативой коммунизму. Даже такие интеллектуалы, как И. А. Ильин, П. Б. Струве, С. С. Ольденбург, называли это идейное течение «крупным явлением»148.
Говоря о платформе фашизма, нелишне вспомнить оценку германской коммунистки Клары Цеткин: «Носителем фашизма является не маленькая каста, а широкие социальные слои, широкие массы, вплоть до самого пролетариата…
Тысячные массы устремились в сторону фашизма. Он стал прибежищем для всех политических бесприютных, потерявших почву под ногами, не видящих завтрашнего дня и разочарованных. То, что тщетно ждали они от революционного класса — пролетариата и социалистов, — стало грезиться им, как дело доблестных, сильных, решительных и мужественных элементов, вербуемых из всех классов общества… Теперь уже до самоочевидности ясно, что по своему социальному составу фашизм охватывает и такие элементы, которые могут оказаться чрезвычайно неудобными, даже опасными буржуазному обществу»149.
Вообще, в те годы «фашистами» называли многих, в том числе Ленина и Столыпина. Партийные пропагандисты применяли этот ярлык и в отношении правительств Франции и Англии.
Поэтому внимание ОГПУ к фашизму объяснимо не столько реальной угрозой, сколько огромным враждебным потенциалом русской эмиграции, имеющей многих сочувствующих внутри СССР. Те учителя, врачи, бухгалтеры, статистики, ветеринары, инженеры, техники, фельдшеры, которые образовывали основу российских либеральных партий и за которых отдали голоса большинство избирателей в Учредительное собрание, не уехали из страны и никуда не исчезли. Именно они в сочетании с белой диаспорой составили основную силу сопротивления.
То, что литературный мир влиял на политику, доказывает пример главного редактора журналов «Красная новь» и «Новый мир» Александра Воронского, который охотно печатал стихи Есенина и других так называемых «попутчиков». Именно Воронский в политических целях изложил версию смерти Фрунзе Пильняку, который «в мгновение ока разразился „Повестью непогашенной луны“». Правда, Воронский, поставив на противников Сталина, просчитался.
Но вернемся к Есенину. Его смерть ознаменовала завершение целого этапа российской истории: крестьянская страна прощалась с возможностью безболезненного вхождения в индустриальный мир.
Как написал Есенин в стихотворении «Сорокоуст», описывая бегущего рядом с несущимся поездом «красногривого жеребенка»:
Милый, милый, смешной дуралей,
Ну, куда он, куда он гонится?
Неужель он не знает, что живых коней
Победила стальная конница?
Этот «мужицко-кулацкий поэт» (определение Бухарина) подтвердил приближение «железного времени». К 1925 году валовая продукция крупной промышленности составляла около трех четвертей от довоенной. Государственные предприятия давали в денежном выражении 92,4 процента продукции. Частные — производили 4,9 процента, кооперативы — 2,7 процента.
Так что не нэпман и не кустарь определяли направление государственной политики.
Но в деревне была совершенно особая ситуация: крестьяне не желали участвовать в выборах местных Советов, то есть фактически бойкотировали государственную систему. А на кого там можно было опереться властям? В 1925 году партийные ячейки были в среднем только в одном из 30 сел, треть коммунистов присылалась из городов и мало разбиралась в местной жизни.
Выходило, что без союза с «достаточными мужиками» никак не обойтись.
Говоря на XIV съезде о необходимости привлечения крестьян к работе в Советах Сталин имел в виду, что уже с 1925 года были введены местные бюджеты, распоряжаясь которыми, Советы получали в свои руки реальные рычаги власти.
В итоге на выборах весной 1925 года была отмечена высокая активность избирателей, число избранных в Советы бедняков и коммунистов резко сократилось, что свидетельствовало о повороте в настроении реальных сельхозпроизводителей. Но эта активность означала также, что власть в селе теперь принадлежит экономически независимым слоям, кулакам. «База политической системы превращалась в силу, враждебную центральной власти» (С. Г. Кара-Мурза).
Зачастую в ход избирательной кампании напрямую вмешивались чекисты, а крестьяне для защиты своих интересов пытались самоорганизоваться в Союз трудового крестьянства. Спокойствия в деревне не предвиделось.
Понимали ли Сталин и Бухарин, что их линия «Лицом к деревне!» оборачивается ползучей контрреволюцией? Наверное, еще не понимали. Наоборот, внедрялась идея превратить сельскую волость в самостоятельную финансово-административную единицу с исключением местных бюджетов из государственного бюджета, что должно было развить местное самоуправление.
