Дитрих Айгнер - Франклин Рузвельт. Уинстон Черчилль
Небезынтересно заметить, что в последнюю минуту на политической сцене появился «коитркандидат»: это был популярный в либеральных и лейбористских кругах, но весьма умеренный в делах внутренней политики лорд Галифакс. И с внешнеполитической точки зрения Галифакс, которому симпатизировал «Фокус», был приемлемой кандидатурой. Но в конечном счете решающее значение имели те лейбористские политики, которые раньше делали ставку на Черчилля, имея в виду его потенциальные возможности возглавить в будущем крестовый поход против фашизма: Эрнест Бевин и Хью Дальтон. Оба были выдающимися деятелями в рабочей партии, оба находились на министерских постах. Бевин — хотя он никогда не был депутатом нижней палаты — занимал пост министра труда. Коалиционное соглашение этого «правительства национального единства», к которому они шли в течение четырех лет и которого наконец достигли, представляло собой образец того, что лежало в основе всех этих усилий: важнейшие внутренние ведомства были отданы лейбористам, внешняя политика и большая стратегия были исключительной сферой Черчилля. Он соединял пост премьер-министра (а вскоре после смерти Чемберлена и лидера консерваторов) с руководством новообразованным министерством обороны и, таким образом, располагал той полнотой власти, которой не имел ни один правитель со времен Кромвеля. Теперь (иначе чем в 1914–1918 годах) это правительство обеспечило строгую централизацию военного руководства через начальников штабов всех родов вооруженных сил, подчиненных непосредственно Черчиллю.
Премьер сумел использовать этот благоприятный момент и в своих политических целях: чтобы сохранить принцип «национального единства» и не допустить возникновения новой фронды, он вводил «экс-миротворцев» Чемберлена в кабинет или назначал их на ответственные внешнеполитические посты. В течение самого короткого срока Черчилль сумел обезоружить своих бывших противников и сделал это так, чтобы между ними не образовалась пропасть. Его самой главной заповедью было сохранение национального единства, сплоченности перед внешним врагом и его (воображаемой) «пятой колонной» внутри страны. Министерство информации в руках все тех же доверенных людей стремилось к открытому использованию прессы, к гласности, пропагандировало культ «национального лидера» и особое внимание обращало на то, чтобы в обществе не распространялись мнения, не совпадавшие с общим направлением, например, в вопросе о мирных перспективах. Отныне Англия говорила лишь одним голосом, голосом Уинстона Черчилля. Этот голос был выражением непоколебимой воли к победе и решимости, он внушал, что лучше погибнуть, чем отказаться от борьбы, вести которую человеку предназначено самой судьбой. «Если вы меня спросите, — говорил он 13 мая, — какова наша цель в войне, то на это у меня есть только один ответ: победа! Победа любой ценой: так как без победы не может быть жизни».
В этой простой формуле — победа как единственная цель в войне — заложены одновременно сила и слабость военной политики Черчилля. Она гарантировала в первую очередь национальную сплоченность, преодоление всех противоречий внутри неестественной, в сущности, коалиции, огромный подъем сил национального сопротивления. Благодаря этой победной формуле и личности Черчилля — вождя национального масштаба — Англия приобрела наконец то влияние, которое сделало ее достаточно сильной, позволило ей начать войну с нацистской Германией, сопровождавшуюся победным звучанием фанфар. Но отказ от целей, выходящих за рамки войны, выявил недостаточность этой формулировки, направленной только на негативную интеграцию, переносившую разрешение конфликта на будущее, в котором разрушался и образ врага и вместе с ним тот негативный образ, вызывавший такое раздражение у Черчилля. Прямая линия ведет от 10 мая 1940 года к тому дню 26 июля 1945 года, когда Англия дала отставку «вождю нации», «архитектору победы», потому что на этот день он уже не мог ничего больше дать или предложить, по меньшей мере ничего, что могло бы привлечь массы народа, выдержавшего войну, которая была не только антифашистской, но и антиплутократической. Если Черчилль полагал, что с помощью военной и внешней политики он сможет долгое время влиять на внутриполитическую интеграцию, то это говорит о том, насколько чуждыми были ему движущие силы того времени и как плохо он понимал тех, кто видел в нем знаменосца национального мышления и национального единства, считая его локомотивом того поезда, который должен был двигаться в светлое социалистическое будущее.
Видя перед собой единственную цель — «уничтожение Гитлера», — Черчилль воспринимал все вещи в этом свете очень просто; он использовал предоставленное ему пространство и побудил нацию к величайшей активности. Все виды энергии были направлены на военные усилия; более одного миллиона безработных вовлечены в производственный процесс; народ мобилизован на тотальную войну в таких масштабах, необходимость в которых появилась в Германии лишь три года спустя. Под руководством его старого друга Бивербрука авиация была в короткий срок так укреплена, что в наивысшей точке ее применения — «битве за Англию» — она уже превосходила люфтвафе[20]. Это «пробуждение национального духа», получившее впоследствии название «духа Дюнкерка», стало выражением безусловной преданности Черчиллю, которую он всегда считал необходимым условием для политической деятельности. Теперь ему как никогда пригодилось его ораторское мастерство. Он не скрывал всей сложности положения, но умел укрепить веру в непобедимость британского оружия, причем ненавязчивым и самым действенным способом, шла ли речь об отступлении из Франции, «битве за Англию» или «битве в Атлантике»; он всегда был твердо уверен в окончательной победе и той поддержке, которую дело Англии получило во всем мире, особенно в Соединенных Штатах Америки. Одной из тайн его ораторского успеха было соединение двух элементов, которые всегда производили впечатление на широкие массы; одним из них была приподнятая библейская речь, напоминание о благословенной миссии Англии защищать свободу и цивилизацию от варварства «в случае необходимости даже в одиночку»; вторым элементом была агрессивность, резкие выводы и вызывающие жесты в адрес немецкого захватчика и его раболепной свиты, в адрес «олуха из водосточной канавы» — Гитлера, «гуннов» и «наци», которые в конце концов «сломают себе шею». Когда он появлялся в Лондоне после бомбежки, то был своим парнем «для последнего кокни»[21]. Даже нижняя палата не оставалась равнодушной, когда он выступал в ней со всей своей страстностью и убедительностью. «Палата содрогалась от бурных оваций», — говорил старый соратник Черчилля, бригадный генерал сэр Эдвард Спирз в мае 1940 года. «Теперь все сжалось в единую силу, сердце которой билось в унисон с сердцем вождя». Поистине это был «самый прекрасный час» для Савролы.
