Елена Обоймина - Рудольф Нуреев. Я умру полубогом!
И не только в Кировском. На вопрос одного из корреспондентов, о чем он сейчас мечтает, теряющий последние силы Нуреев охотно ответил:
— Скоро я должен ехать в Болгарию. Мне там дают возможность работать с оркестром. И я уже начал репетиции «Петрушки» Стравинского. Нужно понемножку грызть партитуру, такт за тактом.
Жаль, что этим планам не суждено было осуществиться…
Ролан Пети по-дружески советовал Рудольфу беречь свои силы.
— Я сам хотел, чтобы моя жизнь так сложилась, — ответил он.
Заглянув в его глаза, безжалостный Ролан задал провокационный вопрос:
— Но ведь ты умрешь на сцене?
— А мне больше всего этого хотелось бы, — ответил Рудольф, сжав руку приятеля.
«Парадоксально, но вся масштабность на Земле происходит из России и связана с удивительным умением русского человека тратить, не задумываясь, все до конца — от богатств и ресурсов до собственной жизни…» — уже после ухода танцовщика задумчиво произнесет кинорежиссер Виктор Бочаров.
Нуреевские планы на будущее казались необъятными, как будто в запасе у него был не один год полноценной, наполненной работой жизни:
— Сейчас я еду дирижировать в Вену. В Пале Аусберг у меня будет концерт вальсов. С Венским оркестром я, может быть, появлюсь в «1001 ночи» Штрауса как махараджа. Так этого там хотят.
В 1992 году я должен был ставить балет «Ундина» на музыку Хенце во Флоренции. Но там вдруг «исчезли» деньги, так что это отпало. В Неаполе будет поставлена моя версия «Щелкунчика».
Недавно я там сделал «Золушку». В Милане у меня будут три постановки на музыку Чайковского: «Спящая красавица», «Щелкунчик» и «Лебединое озеро» (версия 1990 года). Они уже раньше шли в театре «Ла Скала» в моей редакции. Первые две были сделаны в 1966 и 1969 годах, поэтому их нужно будет возобновить. В последующие шесть лет «Ла Скала» хочет ставить мои балеты — по одному ежегодно. В их числе — «Золушка» и «Ромео и Джульетта». Последний я уже ставил для этого театра в 1980 году…
В январе я буду дирижировать в Вене, потом в Польше, Софии, Зальцбурге, Будапеште… В Берлине будет поставлена моя «Спящая красавица»». Недавно я получил приглашение от мэра Москвы Гавриила Попова принять участие в новогоднем концерте. Почти отменив мои выступления в Вене, я все-таки позвонил в Москву и спросил, получается ли этот концерт. Оказалось, что нет. Так что моя поездка в Россию сорвалась…
До премьеры спектакля оставалась всего неделя, когда президент «Гранд-опера» вдруг заметил, что Нуреев слишком болен, чтобы дирижировать на премьере. Когда доктор сообщил ему об этом, Рудольф страшно разгневался и на следующий день явился на репетицию с твердым намерением доказать коллегам: у него еще достаточно сил. Но он явно преувеличивал свои возможности: спускаясь по лестнице, Рудольф оступился и чуть было не покатился вниз по ступеням.
Пришлось все-таки признать, что дирижировать он действительно не сможет. Но Рудольф не смог не пойти на спектакль и не остался дома, как советовали врачи.
Восьмого октября 1992 года во дворце Гарнье, после премьеры балета «Баядерка», министр культуры Франции Жан Лангом должен был вручить постановщику высшую награду Франции в области культуры — звание кавалера ордена Почетного легиона.
Рудольф смотрел премьеру своего последнего детища из ложи, лежа на диване. Когда занавес опустился, он захотел раскланяться перед публикой. Доктор Канези в сопровождении нескольких друзей отвел его на сцену.
Когда занавес поднялся, в зале воцарилось изумленное молчание. Изможденный Рудольф сидел в кресле, больше похожем на трон, прямо на сцене. Зрители в едином порыве поднялись с мест — не только из уважения к великому танцовщику, но и чтобы получше увидеть его. Грянул гром аплодисментов. Рудольф Нуреев прощался не только с публикой и сценой, но и с жизнью. Зрители не пытались сдержать слезы…
«Возгласы «браво» смешивались с криками «прощай», обращенными к худощавой фигуре в вечернем костюме и роскошной алой шали, наброшенной на левое плечо, — повествуют зарубежные биографы Нуреева. — На какую-то долю секунды Рудольф сбросил поддерживающие его руки и принял командование над сценой — единственным местом, где он по-настоящему чувствовал себя дома. Улыбаясь и черпая силу из восторгов зала, он устало поднял руку в приветствии и прощании».
Министр культуры Франции вручил Рудольфу орден Командора Искусства и Литературы — высшую награду Франции в области искусства. Далее последовал торжественный ужин, устроенный в честь Нуреева в большом фойе. Меню было сугубо русским. Рудольф провел этот вечер в молчании, его взгляд казался неподвижным…
На следующий день телефон в квартире Рудольфа на набережной Вольтера буквально разрывался от звонков. После репортажей в газетах ему звонили со всех уголков мира. Певица Мадонна прислала большой букет лилий, Жаклин Кеннеди — красные розы. А когда позвонила одна из партнерш умирающего танцовщика, Карла Фраччи, воодушевленный Рудольф воскликнул:
— Карла! Когда ты будешь свободна? Что мы можем станцевать с тобой вместе? Что-нибудь новенькое?
В качестве партнерши Карла досталась Нурееву от Эрика Вруна. Балерина вспоминала, как во время репетиций часто ошибалась и называла Рудольфа Эриком. На удивление, он никогда не обижался на это: «Ничего страшного, ведь я тоже очень люблю Эрика».
В самом последнем интервью журналу «Пари матч» Рудольф признался:
— Я никогда не переставал считать Россию своей родиной…
«С рождения обучаясь искусству выживания, Нуреев мало интересовался собственным прошлым и никогда не имел ни времени тосковать по нему, ни склонности к ностальгии», — без тени сомнения утверждает Диана Солуэй в своей крайне политизированной книге о великом танцовщике[60].
Но только факты, как говорится, упрямая вещь, а они зачастую перечеркивают нужный образ Рудольфа, старательно вылепленный зарубежными биографами.
«Годы на чужбине не ослабили этой привязанности, он всегда тосковал по родине, хотя в многочисленных интервью часто говорил противоположное», — подчеркивает Любовь Романкова.
Однажды Рудольф предположил:
— Когда состарюсь, начну плакать о России…
Состариться Нурееву так и не довелось.
Отгоняя от себя черные мысли, он каждый день заставлял себя жить.
Все чаще вспоминались мама, самые яркие картины детства. Первый волшебный поход в театр, первые выступления на сцене. Скитания с мамой и сестрами во время войны, полуголодное существование в тесной избе рядом с чужими людьми. Но от общения с ними он вынес что-то очень важное, что до сих пор греет его грешную душу теплом запоздалой памяти. Православные молитвы, которые запомнились на всю жизнь…
