Петер Нойман - Черный марш. Воспоминания офицера СС. 1938-1945
Спускаемся к последней ступеньке и погружаемся в холодную черную воду. Дно скользкое, берег слегка покатый.
Вода доходит до колен, затем груди, шеи. Но дышать можно. Мы – на глубине. Плыть невозможно без того, чтобы не привлечь внимания русских. Вижу их неясные очертания метрах в десяти над нами и слышу, как они бегают. Русские, должно быть, гоняются за беженцами. Все время звучат выстрелы. Прихожу к выводу, что моя идея спрятаться под причалом не так уж плоха. Это самое лучшее, что до сих пор приходило мне в голову. Во всяком случае, нас не заметят.
Михаэль шумно дышит. Уверен, если бы я не держал его крепко, то он ушел бы под воду.
– Не могу больше, Петер! Нога раскалывается.
– Потерпи, Михаэль! Еще несколько метров – и мы под причалом.
– К черту твой причал! У меня агония. Какая польза для меня сейчас от всего этого?
– Не дури. Нам нужно выбраться отсюда!
Еще несколько метров – и мы достигаем опорных столбов под причалом.
Слышим над собой топот спешащих шагов. На гортанный крик отзывается хриплое ворчание.
Очень осторожно вытягиваемся во весь рост на мелководье. К счастью, щели между досками над нами узкие и проклятые русские не собираются заглядывать вниз. Они тоже сторожат возможных пловцов в канале. В нескольких метрах от нас четко проступают две тени. Как жаль, прекрасная цель!
Наши глаза привыкают к темноте. Можем смутно различать длинные шинели из грубой шерсти, опоясанные ремнем у талии. Слабый свет от факелов, с которыми русские обследуют канал, вдруг освещает их каски. На секунду мелькает лицо молодого солдата с шапкой-ушанкой на голове.
Вода ледяная. Чтобы нас не заметили, мы целиком погружаемся в эту воду. Над поверхностью только наши рты. Волнение воды подгоняет к нашим ртам разного рода отбросы. С чувством отвращения думаю обо всей этой дряни, которую течение уносит в Дунай.
Ночной воздух разрывает неожиданный свист.
Наконец они уходят.
С трудом поднимаюсь на ноги. Помогаю Михаэлю каким-то образом сесть на большой камень в воде.
– Ты еще не думаешь, что нам повезет, не так ли? – с трудом выговаривает он.
– Успокойся, Стинсман! Самое разумное для нас – ждать. Пройдет час, два, там посмотрим.
– Не могу так, Петер. Нога болит нестерпимо. Жаль, что пошел.
Он пытается дотронуться до своей ноги, но сразу же откидывается назад с громким стоном.
Проходят секунды. Слышу, как он скрипит зубами.
Мне тоже очень холодно, прикосновение промерзшей одежды к телу заставляет все время дрожать.
Невероятно темная ночь. Стойки, поддерживающие причал, выглядят странными призраками, стоящими на страже.
Там, наверху, на Донауштрассе, громыхает и посвистывает ветер среди порушенных металлических конструкций и повисших электропроводов, разорванных пулями. Зловеще хлопают и клацают с навязчивой регулярностью ставни.
Тысяча один шум Вены, сейчас насилуемой и порабощаемой, доносится до нас сквозь темноту. Эти шумы смягчаются приглушенными звуками от тихого плеска воды об опоры и от столкновения обломков, уносимых течением.
Среди развалин зданий раздаются внезапные, резкие щелчки ружейной стрельбы. Короткие очереди выстрелов вдали. Открывает огонь пулемет. Пронзительный вой стреляющего противотанкового ружья, бог знает откуда. Тяжелый топот сапог по мостовой. Патруль гонится за жертвами. Грузовики рвутся вперед на полной скорости, подпрыгивая и громыхая на неровностях разбитой дороги. Тупой грохот полевых орудий как отдаленные раскаты летнего грома. Танк с работающим двигателем. Скрежет гусениц, разворачивающихся на асфальте. Крики пьяной солдатни. Пронзительные вопли женщин, которых она преследует.
Где-то выводит свою грустную слащавую музыку губная гармошка. Немецкая или русская? Кто знает?
Время отсчитывает часы. Мы ждем.
Что именно ждем, никто из нас сказать не может. Просто ждем. Человек, по крайней мере, должен делать вид, что надеется. Хотя мы в этот раз уверены, что надежды нет.
Рядом со мной тупо стонет Михаэль. Я не могу ему помочь. Не могу помочь никому. Капитан Петер Нойман! Гонимый, преследуемый, томимый страхом и холодом среди моря грязи.
Внезапно беру себя в руки. Трогаю Михаэля за плечо.
– Ей-богу, нам все равно надо попытаться. Крепись, приятель. Сейчас я ничего не слышу. Возможно, эти подонки ушли!
Стинсман не отвечает, даже не пытается подняться. Мне приходится тащить его по воде. Он ужасно тяжелый.
Наконец мы добираемся до бетонного берега канала. Как могу, взбираюсь на парапет, таща за собой Михаэля. Рано или поздно нас поймают, если он будет продолжать так выть и стонать.
С набережной не слышно никаких подозрительных звуков. У меня вдруг появляется надежда. Под покровом темноты можно даже дойти до виадука, а оттуда небольшой путь вокруг Радецкиштрассе.
– Михаэль, Михаэль, ответь мне.
Придвигаюсь к нему. Могу слышать его прерывистое частое дыхание. Внезапно во мне закипает злоба. Если бы не этот дурень, мне было бы гораздо легче вырваться отсюда. Затем сожалею о своем приступе злобы. Бедняга. Я тоже мог легко стать жертвой той пули.
– Михаэль, скажи что-нибудь! Ради бога, ты ведь жив, не так ли?
– Оставь меня. Я не могу идти. Дай мне умереть здесь, оставь меня, – выдыхает он.
Стараюсь найти в темноте его ногу. Если бы у меня был фонарик! Или хотя бы спички. Провожу рукой по его ноге. Вдруг ощущаю влажную теплую массу и зазубренные края раздробленной кости. Вздрагиваю. У него перебита лодыжка. Ниже висит ступня, повернутая в обратную сторону. Пуля, очевидно, полностью перебила кость.
Оставаться здесь нельзя.
Я обхватываю его рукой и медленно тащу к арке под парапетом. Прислонив его к стене, снимаю свою гимнастерку и осторожно подкладываю под его лодыжку.
Вдруг смутно различаю красноватое свечение развалин примерно в десяти метрах от нас.
Осторожно тащусь по камням, стараясь выбраться наверх. Останавливаясь на каждой ступеньке, прислушиваясь. Медленно выбираюсь на улицу.
Затем мое сердце замирает.
В ста метрах от меня образуют полукруг между мостом Асперн и «Уранией» около пятидесяти бронемашин и грузовиков. Возле них сидят русские, греясь у костров, которые разведены посреди улицы.
Свиньи! Они ожидают дневного света для зачистки района. Подозревают, должно быть, что здесь еще скрывается несколько эсэсовцев.
Необычно то, что они чувствуют себя в полной безопасности. Один хорошо установленный пулемет мог бы произвести настоящую бойню при такой скученности.
На противоположной стороне моста смутно различаются другие движущиеся фигуры. Они, должно быть, наблюдают за каналом. Сейчас уже слишком поздно.
