Сергей Михеенков - В донесениях не сообщалось... Жизнь и смерть солдата Великой Отечественной. 1941–1945
Дома – сестры, родители, дед Егор Павлович. Сестер у меня было много: Мотя, Таня, Поля, Ксеня, Маша. Только две замуж вышли. А у остальных женихов на войне побило. Вот такая судьба у моих сестер – трудная. Так жила вся Россия.
Глава 16
«Катюха, гони!»
Женщина на войне… Тема для размышлений и размышлений. Санинструкторы, военврачи, водители, летчицы. Есть потрясающее живописное полотно художника Марата Самсонова «Сестрица»: по исхлестанному колесами снегу из огненного смрада заднего плана санинструктор торопливо ведет раненого командира. На запрокинутой его голове, на глазах свежая повязка, ноги едва слушаются. Но она, перекинув его ослабевшую руку через плечо и перехватив бледную ладонь своей крепкой рукой, тащит братика, вытаскивает из боя, уводит от смерти. И не только его, а выносит и его автомат. Сестрица, сестрица, не зря тебе кланялись бойцы и оставляли от пайки кусочек сахару, чтобы преподнести в минуты затишья как гостинец благодарности.
В этой главе есть и воспоминания фронтового водителя. Мало обладать мужеством, чтобы женщине делать мужскую работу. Нужна, видимо, еще и некая внутренняя сила.
Когда читаешь эти воспоминания, вдруг понимаешь, почему мы победили. Мы были едины в той войне. Мы вдруг не только ощутили себя великим народом, но и стали им. Стойким, терпеливым, мощным и великодушным.
– Война началась, я работала на молокозаводе. На третий день нас, комсомольцев, направили под Желонец, копать противотанковые рвы. Через несколько дней отпустили по домам. Сказали: сходите, мол, помойтесь, наберите продуктов и возвращайтесь обратно. Пришли мы в Муравьевку. А нас сразу послали скот колхозный угонять. Собрались мы в дорогу. Нас семеро было. Все девчата. И мы это стадо колхозных коров согнали в Мордовию. Вон куда! Так что колхозные коровы немцу не достались.
Сдали коров. Куда самим деваться? Есть-то нечего. Обносились в дороге. Стали проситься, чтобы нас взяли куда-нибудь на работу.
Помню, под Куйбышевом, там тоже оборонительные сооружения строились, пришла я и говорю тамошнему начальству: «Возьмите меня на работу». Они на меня посмотрели и говорят: «Куда ж мы тебя возьмем? Ты ж еще ребенок!» А и правда, росточком я была невелика. Я им опять: «Вы не сомневайтесь. Я многое умею делать. И работы не боюсь». Взяла я их своей настойчивостью. Они и говорят: «Ладно. Приходи завтра».
Я где-то там переночевала. Утром пришла. А начальница спрашивает меня: «А откуда ж ты родом?» Видимо, по говору моему почувствовала свою родину. Я ей: так и так, Смоленской области. Мы ж тогда, в начале войны, не Калужской, а Смоленской области писались. «Ой! Ты ж моя землячка!» Звали ее Валентиной Евтихьевной. Фамилию забыла.
Взяла она меня на работу. А потом и говорит: «Катюх! Давай мы тебя на курсы шоферов пошлем?» Я и согласилась.
Курсы ускоренные. Стажировались на грузовике ЗИС. Машина большая. Помню, начнем заводить мотор: ребята-курсанты крутят-крутят ручку, никак не провернут. Я им: «А ну-ка, дайте я попробую!» Подхожу. Шофер, который обучал нас вождению, смотрит, посмеивается. А я дробненькая, с виду – так себе. Но рука у меня крепкая, натренированная. На молокозаводе я крутила сепаратор. Это сейчас везде электромоторы. А тогда все делали вручную. Сепаратор тяжелый был. Вот взяла я ручку, раз-другой крутанула посильней да порезче, мотор и завелся. Шофер смеется. И ребята все удивляются: «Ну и Катюха!»
Через два месяца – на фронт.
Дали мне полуторку. Старенькую. Всю пробитую пулями. В кабине, на сиденье, кровь присохшая… Сказали: вот, мол, тебе машина, снимай мотор, ремонтируй. Разобрала я машину, все гайки поотвинтила. Мне механик помогал. Почистила клапана, поршни. Кое-что поменяли.
Собрали мы эту машиненку. Села я за руль. Поехала. Едет моя машина, слушается!
Сперва возле гаража ездила. Разные задания выполняла. А потом, когда немца погнали, стали посылать меня и к передовой.
Вот, помню, под Минском…
Наши переправу делали, а я им доски подвозила. Саперам. Туда – доски, а обратно – раненых.
Шел уже сорок четвертый год. Наш батальон был в составе 2-го Белорусского фронта Рокоссовского.
Проснулись утром. Меня посылают на передовую. Я уже человек опытный. Девчата, подруги мои, в слезы: «Ой, Катюха, больше мы тебя не увидим!» Прощаемся. А я передовой не боялась. Я будто знала, что меня не убьют.
Девчат в гараже у нас было много. А водителей только четверо: я, двое тульских и одна из Рязани. Но ездили они неважно, и их далеко посылать боялись. Я ж ездила всюду, куда пошлют.
Вот, значит, под Минском…
На передовой нагрузили мне в кузов раненых. Стонут. Все в бинтах, в крови. А тут налетел самолет. Стал бомбить. Бомбы рвутся совсем рядом. Санитарки, которые сопровождали раненых, мне кричат: «Давай быстрее уезжай! А то сейчас разбомбит!» Я им: «Никуда мы не поедем. Машина замаскирована. Он нас не видит. Улетит, тогда и поедем. А на открытом он нас сразу прихватит».
Немец пролетел, нас не заметил. И мы благополучно выехали в тыл.
Бывало, выедешь к передовой. Ребята, бойцы наши, в бой идут. Кричат: «Сестра! Прощай!» Не с кем им попрощаться, вот со мной и прощались. Знали, что многим сейчас…
Раз так забралась на кабину, посмотреть, как они там воюют. Стою. Гляжу, а один, с которым я только что разговаривала, вдруг упал, и к нему санитары подбежали. А меня пожилой боец ухватил за ноги – и долой: «Ты что?! Тебя сейчас снайпер так и сымет!»
Другой раз едешь по дороге, глядишь, машина разбитая стоит. Или догорает. Кругом воронки. Значит, разбомбили. Иногда так и своих встречала, знакомые машины. Немецкие самолеты любили за машинами гоняться. Ни патронов, ни бомб не жалели.
А я ни разу ни под бомбежку, ни под обстрел не попала. Мне в батальоне все удивлялись. Комбат, бывало, пошлет куда-нибудь, откуда уже несколько машин не вернулось, а сам, видать, переживает, что меня, девушку, под пули отправил. Ждет. А я, глядишь, вот она, и вернулась невредимая. Он мне: «Ну, Катюха! Какая же ты везучая!» В гараже узнаю: в батальоне опять большие потери.
А мне и правда везло.
Накануне войны я видела сон. И помню его всю жизнь. Проснулась и говорю матери: «Мам! Я сегодня с Богом летала!» – «Ну, еще чище…» А мы ведь тогда в деревне не знали проводов. Это потом – столбы, провода, радио, электричество… Сон же мой был такой. Будто ко мне подлетает кто-то и говорит: «Полетели со мной!» – «Куда?» – «Увидишь куда». И я полетела. Лечу – по проводам! «Ой! – кричу. – Задену! Упаду!» – «Не упадешь. Лети! Ничего не бойся!» А лететь мне хорошо, сладко, приятно, хоть и страшно немножко. «А с кем я лечу?» – «Со мной». – «А кто ты?» – «Я, – говорит, – Бог». Я пытаюсь на него посмотреть, какой же он, Бог? Но не вижу. Не могу разглядеть его. «Какой же ты?» – говорю. «Смотри какой!» – говорит и показался на мгновение. И увидела я его – маленький, как блошка. А мы все летим, летим. «Теперь я не вернусь», – говорю ему. А мне уже домой хочется. «Ничего, – говорит, – вернешься».
