Рой Медведев - Политические портреты. Леонид Брежнев, Юрий Андропов
«Она (книга “Воспоминания и размышления”. – Р. М.) уже давно была подготовлена к набору, но окончательного разрешения не было. Что-то его задерживало. Наконец дали понять, что Л. И. Брежнев пожелал, чтобы маршал Жуков упомянул его в своей книге. Но вот беда, за все годы войны они ни разу, ни на одном из фронтов не встретились. Как быть? И тогда написали, что, находясь в 18-й армии генерала К. Н. Леселидзе, маршал Жуков якобы поехал “посоветоваться с начальником политотдела армии Л. И. Брежневым”, но, к сожалению, его на месте не оказалось. “Он как раз находился на Малой земле, где шли тяжелейшие бои”. “Умный поймет”, – сказал с горькой усмешкой маршал. Эта нелепая фраза прошла во всех изданиях “Воспоминаний и размышлений” с первого по шестое включительно, как и во всех зарубежных изданиях. Только в юбилейном седьмом издании она была опущена»[64].
В самом начале 1971 года Г. К. Жуков был избран делегатом на очередной XXIV съезд КПСС. Он был очень рад и горд этим избранием и рассматривал его как полную реабилитацию. Для такого случая Жукову сшили новый мундир, это ведь было бы его первое появление на партийном форуме после долгих лет забвения. Однако неожиданно жене Жукова – Галине Александровне – отказали в гостевом билете. Недолго думая, она позвонила прямо Л. И. Брежневу.
«После взаимных приветствий между ними состоялся такой разговор:
– Неужели маршал собирается на съезд?
– Но он избран делегатом!
– Я знаю об этом. Но ведь такая нагрузка при его состоянии! Четыре часа подряд вставать и садиться. Сам не пошел бы, – пошутил Брежнев, – да необходимо. Вот горло болит – вчера ездил к медицине, не знаю, как доклад сделаю. Я бы не советовал.
– Но Георгий Константинович так хочет быть на съезде – для него это последний долг перед партией. Наконец, сам факт присутствия на съезде он рассматривает как свою реабилитацию.
– То, что он избран делегатом, – делая акцент на слове «избран», внушительно сказал Брежнев, – это и есть признание и реабилитация.
– Не успела повесить трубку, – вспоминала Галина Александровна, – как буквально началось паломничество. Примчались лечащие врачи, маршал Баграмян, разные должностные лица – все наперебой стали уговаривать Георгия Константиновича поберечь здоровье. Он не возражал. Он все понял.
– В день съезда в 12 часов, – рассказывает далее А. Д. Миркина, – Галина Александровна вызвала меня на московскую квартиру. Оказывается, накануне они приехали с дачи в Москву. Все приготовили. Георгий Константинович волновался, собирал силы на завтрашний нелегкий день. После телефонного разговора с Л. И. Брежневым был страшно расстроен, долго не мог прийти в себя. В доме застала такую картину. На диване в столовой лежал новенький мундир со всеми регалиями… Маршал в синем домашнем сюртуке с депутатским значком в петлице сидел в кресле и грустно смотрел прямо перед собой в окно, вдаль. Он как-то сразу осунулся, постарел.
– Вот хотел поехать на съезд. Это ведь последний раз в жизни. Не пришлось. – Губы его дрогнули, по лицу медленно прокатилась единственная слеза. Никогда больше я не видела на глазах его слезы. Даже в самый страшный час прощания с любимой женой»[65].
Но вернемся к Брежневу. Его непомерное тщеславие в сочетании с явной для всех бедностью заслуг и интеллекта, не говоря уже о дефиците простой нравственности, делало Брежнева крайне завистливым в отношении всех людей, кто в чем-либо превосходил его. Например, его зависть к Косыгину. Она проявлялась даже в мелочах. Так, например, во время государственного визита А. Н. Косыгина в Великобританию тогдашний руководитель Гостелерадио Н. Н. Месяцев получил строгое замечание от одного из ближайших помощников Брежнева. «Ну подумаешь, приехал Косыгин в Лондон, а ты даешь его в эфире на 20 минут. Он там в золоченых креслах сидит, зачем это народу показывать, достаточно было бы трех минут, это вызывает недовольство сам знаешь кого»[66].
Еще во второй половине 60-х годов, задолго до возникновения нелепого по своим масштабам культа Брежнева, Центральное телевидение получило указание о показе Л. И. Брежнева и других высших руководителей в соотношении 3:1 – то есть генсека на экране должно быть втрое больше, чем всех остальных. Телевидение, однако, не слишком спешило «перестроиться», и в мае 1970 года Месяцев был снят со своего поста и отправлен послом в далекую Австралию.
Благожелательность, попустительство и сентиментальность Брежнева
Будучи человеком крайне тщеславным, завистливым и явно не стремившимся проводить слишком много времени за рабочим столом или за выполнением других своих обязанностей, Л. И. Брежнев не был вместе с тем человеком злобным и жестоким. Многие люди, даже вне его ближайшего окружения, искренне считали его человеком если не особенно добрым, то, во всяком случае, достаточно благожелательным. Как мы уже говорили, он не любил осложнений и конфликтов ни в политике, ни в личных отношениях со своими коллегами. Когда такие конфликты все же оказывались неизбежными, Брежнев старался не принимать экстремальных решений. При конфликтах внутри руководства никого, конечно, не арестовывали, и лишь немногие из самых высокопоставленных людей отправлялись на пенсию, как это произошло, например, с членом Политбюро П. Е. Шелестом, выступившим против первого визита президента США Р. Никсона в Москву и обвиненным в национализме. Большинство «опальных» руководителей, как уже отмечалось выше, оставались в номенклатуре, но лишь на две-три ступени ниже. Член Политбюро мог стать министром или заместителем министра, крупный государственный деятель направлялся послом – в Данию, Бельгию, Австралию, Канаду, на Кубу. Большая часть этих людей была возвращена в Москву только после смерти Брежнева Ю. В. Андроповым, а некоторые из них стали при М. С. Горбачеве членами Политбюро.
У Сталина, в сущности, никогда не было настоящих личных друзей. У Брежнева их было очень много, и большинство друзей и давних сотрудников Леонид Ильич непрерывно продвигал по служебной лестнице, образуя таким образом прочную опору своей личной власти не столько на основе страха, а тем более страха смерти, сколько на основе личных связей. Членов своей днепропетровской «команды», а также молдавской или казахстанской, Брежнев всегда приглашал на домашние праздники, бывал и у них дома и настаивал, чтобы они обращались к нему, как в старые времена, на ты и называли его не «Леонид Ильич», а просто «Леня». Об этом же и очень настойчиво просил Брежнев Аркадия Райкина и некоторых других людей, приближенных к особе генсека уже в конце 60-х или в начале 70-х годов.
