Юрий Сушко - Высоцкий. На краю
Высоцкий говорит ей: «Посмотри, кто сидит напротив тебя. Узнаешь?» Марина смотрит на Гарагулю и радостно восклицает:
— О, капитан! Толя!
Еще бы забыть одесского капитана Гарагулю! Того самого, который организовывал им умопомрачительный черноморский круиз на теплоходе «Грузия» прошлым летом. Анатолий Григорьевич старался исполнить любые Маринины капризы. Бывало, рассказывал он, идем, как вдруг она говорит: «Хочу купаться». Останавливаем лайнер — и Марина погружалась в теплые волны Черного моря…
— Вот, посмотрите! — Марина показала любительский снимок: они с Володей в купальных костюмах на борту теплохода, где им никто не мешал.
— Толя, а это — тебе, — ласково глядя на друга, сказал Владимир, и, отбивая четкий ритм по струнам, запел:
… Я пожалел — что обречен шагать
По суше, — значит, мне не ждать подмоги.
Никто меня не бросится спасать
И не объявит шлюпочной тревоги.
А скажут:
— Полный вперед! Ветер в спину!
Будем в порту по часам.
Так ему, сукину сыну,
Пусть выбирается сам!
«…Ему остается пройти всего две четверти пути»
«Люблю тебя сейчас не тайно — напоказ!..»
Церемонию бракосочетания по желанию «молодых» сжали до предела. В ЗАГС Владимир и Марина явились в водолазках. Чтобы не привлекать внимание, Высоцкий упросил заведующую расписать их не в большом зале под Мендельсона, с публикой и цветами, а прямо в ее кабинете. Женщина оказалась понятливая, к тому же предварительный инструктаж и консультации она уже получила у компетентных товарищей. Свидетелями «акта гражданского состояния» были Макс Леон и Всеволод Абдулов.
Банкетного зала в «Метрополе» тоже не было. Обошлись снятой на время скромной однокомнатной квартиркой на 2-й Фрунзенской набережной. Небогатой мебелью и посудой. За рюмками и тарелками пришлось срочно отправляться в ближайший магазин «Уют».
За несколько дней до бракосочетания Владимир подошел к Андрею Вознесенскому и Зое и торжественно-иронически произнес: «Имею честь пригласить вас на свадьбу… Будут только свои…» Богатое поэтическое воображение подсказывало Вознесенскому, что Высоцкий «мог бы закатить свадьбу на Манежной площади — все равно не хватило бы мест».
Приглашенных оказалось совсем немного. Вознесенский откупоривает шампанское. Зураб Церетели осыпает новобрачных цветами. Суетится Всеволод Абдулов.
Притихший, немного растерянный «генерал» Юрий Петрович Любимов с Людмилой Целиковской поднимают тост за молодоженов, желая им счастья на скрещении неведомых франко-русских дорог. Все закуски Лиля Митта готовила у себя дома, а потом с мужем перевезла в этот дом на набережной.
— Жареная индейка занимала полстола, — хвалилась кулинарка. — Я подавала ее на салатных листьях, с консервированными фруктами и делала красивый ореол из «перьев» — хвост из шпажек, на которые были нанизаны огурчики, помидорчики, редиска, виноградины. Так любила Марина… Еще было фруктовое желе, какие-то салаты… Ну и яблочный пай я испекла — его все очень любили…
Хороший был стол. А настроения нет. Высоцкий был удивительно тихим в тот день, ничего не пригубил. Пожалуй, художник Церетели раньше других ощутил отсутствие праздника: «А у меня характер такой: чувствую, будто моя вина, что праздник не состоялся. Тогда говорю: поехали в Тбилиси, там гулять будем!
И сделали свадьбу. Грандиозную! Сказку! До шести утра песни пели, на бутылках танцевали, веселились. Моя жена Инесса накрыла стол, блюда подавались на старинном андронниковском сервизе, фрукты и овощи на серебряных подносах. Правда, потом один эпизод случился: Марина случайно ударила ногой по столешнице, и огромный дубовый стол, заставленный посудой, бутылками, сложился вдвое, и все полетело на пол. На Кавказе есть примета: если на свадьбе потолок или стол начинает сыпаться, значит, у молодых жизнь не заладится. Я это понял, и все грузины вокруг поняли, но мы постарались виду не показывать, продолжали гулять, будто ничего не случилось…
А тамада сказал:
— Можно начинать сначала…
И праздник продолжается. Крики первых петухов застают молодых в белых одеждах, сидящих во главе стола, заполненного лобио, сациви, маринованным чесноком, пряностями, шашлыками, приготовленными прямо во дворе… Каждому в небольшой рог наливают вино. Бокалы из старинного хрусталя предназначаются только для воды… Звучат проникновенные тосты: «Пусть ваш гроб будет сделан из досок того дуба, который мы сажаем сегодня — в день вашей свадьбы», «Пусть ваши правнуки даже на черном рынке не смогут достать билеты на ваши спектакли…», и, само собой, «Забудем ли мы выпить за нашего великого Сталина?!»
В спальне новобрачных ждал щедрый дар гениального мистификатора, удивительного кинорежиссера и художника, «человека не из жизни» Параджанова: пол в комнате устлан ковром из разноцветных фруктов. А на постели с распахнутыми крыльями лежит роскошная старинная шаль с приколотой запиской в два слова: «Сергей Параджанов».
Зураб Церетели признавался: «Я… никогда не забуду лицо Марины Влади, какое было у нее во время медового месяца. Ни в одном фильме, ни на одном, самом удачном снимке она не была так обворожительно, так неотразимо, победительно красива!.. Я видел Марину, когда она утром выходила из спальни, и ее, словно сияние, окружала любовь. Когда-нибудь я напишу картину. На ней будет сцена, которую я видел тогда: на балконе Высоцкий с гитарой поет у ног Марины, она стоит в белом платье с развевающимися золотыми волосами, а рядом, замерев, смотрит на них моя большая черная собака…»
В один из дней Церетели повел их в дом художника Ладо Гудиашвили. Увидев у него на стене работы Модильяни, Марина сказала, что Амадео дружил с ее отцом.
— Как его звали? — спросил Ладо.
— Так же, как мужа, — Владимиром.
Ладо вышел в другую комнату и принес фотографию, где отец Марины вместе с Пикассо, Леже и Модильяни сидят в ресторане «Купель». Гудиашвили долго рассказывал им, как они любили Париж, и Париж любил их…
После свадьбы и замечательных грузинских приключений молодожены вернулись в мрачную и неприветливую Москву. И сразу навалилась масса проблем. И творческих, и просто житейских. Помните Маринино определение: «Там — шарман, здесь — мужик?» «Мужик», само собой, хотел жрать.
Марина оказалась прекрасным кулинаром. Фирменное блюдо? Она гордилась: их было много — и разнообразные спагетти, и японские блюда из сырой рыбы. А острые соусы, которые она сама придумывала?! Французская кухня, конечно, фантастическая, но, во-первых, отнимала много времени, а во-вторых, в Москве было невозможно достать нужные продукты. Из русской кухни предпочтение отдавалось борщу и супам. Впрочем, «Володе было совершенно все равно, что он ест. Так что не этим я его заманила, — усмехалась Марина Владимировна. — Он не был гурманом. Мог съесть ломоть хлеба с чаем — и остаться довольным».
