Жаклин Паскарль - Как я была принцессой
– Смотри, Шах, это мой любимый мишка. Может, с ним тебе будет легче. – Он сунул игрушку в руку Шахире.
– Спасибо, – прошептала та, и ее нижняя губа опять задрожала.
По дороге домой Шах задремала на заднем сиденье, и мы с Яном разговаривали вполголоса.
– Не расстраивайся, – сказал мне Ян. – На следующей неделе он уедет – и мы свободны на целый год.
– Но я не хочу ехать к нему завтра! – раздался сзади голос Аддина. А мы-то считали, что он тоже уснул. – Там так скучно, и он вообще ничего не понимает, и там совсем нечего делать. Он к нам подлизывается и покупает всякие подарки и игрушки, но я бы лучше поехал со Скай к бабушке на ферму.
– Послушай, – рассудительно сказал Ян, – осталось потерпеть всего два дня. А в выходные мы все вместе поедем к бабушке. Каникулы ведь на этом не кончаются.
42
9 июля 1992 года. Четверг
В 5.10 утра мне позвонили и сказали, что умер Кельвин. После этого я уже не могла уснуть и, лежа рядом с Яном, смотрела, как ночь превращается в серое утро. Невозможно было поверить в то, что Кельвина больше нет – только несколько дней назад мы с детьми заезжали навестить его. Шах подарила ему собственноручно нарисованного единорога, а уходя, ласково поцеловала в лоб. И она и Аддин знали, что Кельвин умирает от СПИДа и слабеет с каждым днем, но все-таки они поднялись вместе со мной в его комнату. Я тоже поцеловала его на прощанье, даже не подозревая, что вижу своего друга в последний раз. Утешало меня только то, что Кельвин умер в собственном доме, окруженный друзьями, почитателями, бывшими коллегами и учениками. Он до конца сохранил достоинство и любовь, а для него это были самые важные в жизни вещи.
Когда-то Кельвин был ведущим и всемирно известным солистом австралийского балета. Мы несколько раз встречались с ним в те годы, когда я занималась танцами, но нас нельзя было назвать даже шапочными знакомыми. Много лет я восхищалась его виртуозной техникой и удивительной выразительностью движений, но не решалась подойти к нему. И позже, когда мы оба преподавали в балетной школе и у нас появилось много общих друзей, я только почтительно выслушивала его замечания на уроках па-де-де и молча кивала в ответ. Мы подружились с Кельвином и его другом Стюартом после того, как я сняла для телевидения репортаж о них обоих. Позже, когда болезнь приковала Кельвина к дому, я вместе с другими его друзьями старалась помочь, чем могла, и из моей кухни в их дом постоянно переправлялись кастрюльки с супом и шоколадное печенье. Поэтому, когда в семь утра раздался еще один звонок, я уже знала, зачем понадобилась. Меня вызывали на работу, для того чтобы подготовить сюжет о жизни и смерти Кельвина к вечернему выпуску новостей. Еще несколько месяцев назад я пообещала ему, что сделаю это сама. Обычно, когда у детей были каникулы, я старалась не уезжать из дома. Я делала специальные репортажи для радио и телевидения, и такая работа позволяла мне приспосабливать свой рабочий день к расписанию детей. Я каждый день отвозила Аддина, Шах и Скай в школу, а потом забирала оттуда. Это было одинаково важно и для них, и для меня. В тот день мне пришлось сделать исключение, но я знала, что дети меня поймут.
* * *Я уже встала и оделась, когда они спустились на кухню. Новость о смерти Кельвина очень опечалила всех, а Аддин высказал удивительную для его возраста мысль: «Хорошо, что он больше не болеет и не мучается. Последнее время он совсем не радовался, что живет, мама». Я кивнула и обняла его.
Автобус со студии заехал за мной в 11.30. Дети еще раз попробовали шумно протестовать против предстоящего трехдневного свидания с отцом, но я проявила твердость и довольно строго сказала, что ехать все равно придется, но зато мы сможем днем и вечером говорить с ними по телефону. Потом я попрощалась с Яном, который оставался дома и должен был в пять часов передать Аддина и Шах Бахрину, и сказала, что обязательно позвоню, чтобы узнать, как дела. «Не беспокойся, Жак, – ободряюще улыбнулся он мне. – Все будет в порядке. Мы с детьми займемся чем-нибудь интересным, а Элизабет (наша помощница по хозяйству) к пяти часам соберет их вещи».
Выезжая вместе со съемочной группой со двора, я в последний раз оглянулась и увидела, что вся моя семья стоит на крыльце, посылает мне воздушные поцелуи и корчит смешные рожицы, чтобы хоть как-то меня ободрить. Потом мы свернули на дорогу, а я задумалась над вопросами, которые надо будет задать в первом за день интервью.
В тот четверг я позвонила детям всего один раз, около четырех часов, и сказала, что целую их миллион, биллион, триллион раз и позвоню вечером в отель, чтобы пожелать им спокойной ночи. Я никогда не забуду, что Аддин еще раз попросил отменить приближающееся свидание с отцом, а я, занятая монтажом сюжета для пятичасового выпуска новостей, оборвала его и резко сказала «нет».
– Ну, хорошо, мама, – тяжело вздохнул Аддин. – Я тебя люблю. Хочешь поговорить с Шах?
– Привет, мамочка. Я тебя люблю, люблю, люблю. Пока, пока, пока, – пропела она в телефон.
Так я поговорила со своими детьми в последний раз.
Я вернулась домой поздно вечером, усталая и подавленная. Ян накрыл на стол, позвал меня обедать и рассказал, что Бахрин приехал за детьми точно в назначенное время. В тот вечер мне особенно не хватало их веселых голосов и липких пальчиков. Наверное, будь дети дома, мне проще было бы забыть о смерти и боли и снова вспомнить, что жизнь прекрасна. А больше всего мне хотелось сказать Аддину и Шах, как сильно я их люблю. Я подошла к телефону и набрала номер отеля «Виктория».
За следующие трое суток я набирала этот номер бесконечное число раз. На первый звонок ответил Бахрин. Он категорически отказался позвать детей, сказав, что они уже спят и перезвонят мне завтра утром. Я ждала всю пятницу, но звонка все не было. Чтобы отвлечься, я попыталась готовиться к еженедельной воскресной программе, которую вела на радио, но не могла сосредоточиться на работе. Вечером я звонила в отель уже каждый час, уговаривала себя, что дети с отцом уехали на весь день в зоопарк или еще куда-нибудь, но никак не могла избавиться от странного, грызущего чувства тревоги. Я оставляла на коммутаторе отеля сообщение за сообщением, и вскоре оператор уже стал узнавать мой голос.
Суббота была еще хуже, чем пятница. Нам с Яном непременно надо было закончить сценарий радиошоу, но я совершенно не могла работать. Мне хотелось только одного – немедленно бежать в отель и сидеть в вестибюле до тех пор, пока Аддин и Шах не вернутся. Я хорошо знала, что, если появлюсь там во время, отведенное для свидания отца с детьми, мне грозят серьезные санкции со стороны Семейного суда, а кроме того, новое обострение едва наладившихся отношений с Бахрином. Еще я понимала, что, пока у меня нет серьезных доказательств каких-либо нарушений с его стороны, совершенно бесполезно обращаться в Федеральную полицию Австралии (организацию, выполняющую такие же функции, что Служба судебных исполнителей в США, но маломощную и недоукомплектованную). Каждый час моя рука сама тянулась к телефону, и администратор отеля с сочувствием заверяла меня, что ни Аддина, ни Шах никто из служащих отеля пока не видел, но, как только они появятся, им тут же передадут мои сообщения.
