Мэттью Стерджис - Обри Бердслей
Элен запечатала письмо и отослала его.
Агония оказалась долгой. Мэйбл успела приехать. У Обри продолжались кровотечения. Его дыхание было мучительно затрудненным. Бердслей не мог даже поднять голову без посторонней помощи, но неизменно сохранял мужество и терпение.
Пришла телеграмма от Смитерса. Издатель заверил Обри, что все его непристойные рисунки уничтожены. Душевные страдания Бердслея прекратились. Остались только физические. Теперь он мог умереть.
Смитерс солгал. Он понимал, что Бердслей гениальный иллюстратор, знал цену его работам и не сомневался в том, что после смерти Обри она возрастет стократ.
В последние дни рядом с ним находились мать и сестра.
14 марта Бердслей получил последнее причастие, а конец наступил ранним утром 16 марта. Впоследствии Мэйбл сказала Россу, что ее брат умер «как святой… исполненный любви, терпения и смирения».
Хозяин гостиницы взял на себя гражданские формальности, а подготовкой к похоронам занялся преподобный Орманс.
Поминальная месса прошла в соседней церкви. Мэйбл написала Раффаловичу, что церемония была красивой: «Дорогому брату она бы очень понравилась. Там звучала прекрасная музыка…»
Гроб вынесли к подножию крутой извилистой дороги, ведущей к кладбищу на вершине холма. Это была торжественная процессия: присутствовали многие служащие отеля и большинство англичан, живших в Ментоне.
Обри Бердслей упокоился в могиле на самом краю холма под кипарисами. Элен сказала, что он и сам выбрал бы это место.
Вероятно, это так, но такой выбор означал бы торжество эстетики над его духовностью. По злой иронии судьбы Бердслея, как подданного английской короны, похоронили на участке в протестантской части кладбища [3]…
Послесловие
Рисунок для обложки книги «Пьеро минуты» Эрнеста Доусона
Смерть Бердслея вернула художника в сферу общественного внимания. Мнение на сей раз оказалось единым: Обри Бердслей был выдающимся мастером линии, но… Его сюжеты нельзя не признать болезненными [1].
Чтобы опровергнуть это, его друзья сделали все возможное. Весной 1898 года Джозеф Пеннелл, Глисон Уайт, Эймер Валланс, Генри Харленд, Джон Грей и Чарлз Кокран опубликовали свои личные некрологи [2]. Бирбом написал изящное благодарственное эссе для The Idler, а Саймонс подготовил глубокий критический обзор для Fortnightly Review. Некролог в брайтонском издании Past and Present подписал мистер Пэйн. Там же появилось и стихотворение впечатлительного шестиклассника К. Террелла:
Глубокой ночью, когда сон владел цветами,
Холодная и бледная луна, склонясь над лугом,
Поцеловала лишь один бутон, презренный солнцем,
И на моих глазах сей трепетный цветок
Раскрылся перед светом, данным эльфам,
Таилась смерть в изящных лепестках,
И глубоко внутри, в его неясной форме,
Я прозревал трепещущее сердце,
Но прежде, чем оно явилось в славе,
Сломился стебель. Только лепестки
Презревши смерть, возвышенно сияли.
Порыв ночного ветра над травой промчался,
Цветок упал, но умер без гниенья.
На противоположной странице находился рисунок У. Т. Хортона, изображавший ангела.
Международную славу Бердслея подтвердили статьи о нем в американской и европейской прессе. Американские газеты и журналы во многом повторили сомнения и оговорки своих британских коллег, но европейцы – в первую очередь французы – заняли другую позицию. В Figaro и других изданиях появились пылкие признания гения дорогого Обри [3]. К ним присоединились Emporium в Италии и Derorative Kunst в Германии [4].
Вскоре после похорон Элен и Мэйбл вернулись в Англию. Элен поселилась на Веллингтон-сквер. Мэйбл переехала в комнаты на Глостер-плейс. В начале мая Роберт Росс помог им устроить поминальную мессу. На нее пришли все друзья Обри, которые были в Лондоне. Раффалович и Грей находились в Риме, но Мэйбл красочно описала им службу: «Мне хотелось бы, чтобы и вы могли присутствовать в это утро в церкви. Все было великолепно организовано. Собралось очень много людей… Это было испытанием для меня и мамы, но мы обе радуемся за Обри, пребывающего сейчас на небесах» [5]. Тем не менее после всего, что им пришлось испытать, Мэйбл слегла в постель.
В эмоциональном порыве после смерти сына Элен тоже приняла католичество. Это дало ей духовное утешение и прочную связь с памятью о сыне [6].
Завещание, касающееся наследства Бердслея, было оглашено 13 мая. Его состояние оценивалось в 1015 фунтов 17 шиллингов 10 пенсов (за вычетом налогов и других расходов – 836 фунтов 17 шиллингов 10 пенсов).
Жизнь между тем шла своим чередом. 23 рисунка Обри были отобраны для международной выставки в Найтсбридже 1898 года. Отбором руководил Уистлер – так он отдал запоздалую дань уважения гению Бердслея. Смитерс приступил к публикации последних работ Обри – иллюстраций к «Мадемуазель де Мопен» и «Вольпоне», которые сопровождались панегириком Роберта Росса. В начале 1899 года Смитерс опубликовал второй альбом «50 рисунков Обри Бердслея». Джон Лейн тоже воспользовался моментом и выпустил книгу «Ранние работы Обри Бердслея». Это очень порадовало Элен и Мэйбл, но к тому времени обе уже сомневались в том, что Смитерс выполнит последнюю волю Обри. Их опасения подтвердились, когда Мэйбл узнала, что издатель не уничтожил рисунки к «Лисистрате», а продал их Джерому Поллитту. Мэйбл бросилась к коллекционеру. Она умоляла его уничтожить эти работы брата. Поллитт отказал. Мэйбл в отчаянии предложила выкупить их, чтобы сделать это самой. На сие предложение он тоже ответил отказом [7].
Соперничество между Лейном и Смитерсом длилось недолго. В начале 1900 года Леонард, снова переоценивший свои финансовые возможности, был объявлен банкротом. Все его права на рисунки Бердслея выкупил Лейн. Он тут же издал альбом «Поздние работы Обри Бердслея» как дополнение к предыдущему тому.
Смитерс остался верен себе. Он продолжал распространять контрафактные издания и даже подделки под Бердслея. Многие из писем художника Леонард продал венскому коллекционеру. Смитерс взялся продать библиотеку Обри, но Элен и Мэйбл так и не получили никаких денег. Умер Леонард Смитерс в 1907 году.
Мэйбл Бердслей продолжила свою актерскую карьеру, а также занялась журналистикой. Ее статьи публиковали The Idler и Saturday Review. Она написала критический обзор выставки Кондера в галерее Карфакс для The Rambler. Мэйбл поддерживала связь с друзьями своего брата – Саймонсом, Йейтсом, Риккетсом, Макколлом и другими. По четвергам она традиционно приглашала знакомых на чай.
В 1903 году Мэйбл Бердслей вышла замуж за актера Джорджа Билби-Райта, который был на шесть лет моложе ее. Их бракосочетание одно из первых проходило в Вестминстерском соборе. Винсент Бердслей к этому времени вернулся в лоно семьи. Он тоже принял католичество. Умер Винсент в 1909 году на руках у жены.
На этом страдания Элен не закончились. В 1912 году серьезно заболела Мэйбл. Мать ухаживала за ней в течение четырех лет. Достоинство, с которым болела Мэйбл, описано У. Б. Йейтсом в трогательной серии стихотворений «Об умирающей даме». Элен пережила дочь на 16 лет – она скончалась в 1932 году.
После смерти Обри Бердслея споры о его феномене не прекратились. Критики признали, что его влияние на книжную графику своего времени было огромным, но высказали сомнения в долговечности этого влияния. Они ошиблись. Благодаря тому, что почти все работы Обри публиковались в книгах и периодических изданиях, то есть массовыми тиражами, интерес к его творчеству быстро распространился в Европе и Америке. Его характерные стилистические приемы стали имитировать по обе стороны Атлантики. Бердслей всегда настаивал на том, чтобы его называли реалистом, но наиболее частому копированию подвергались декоративные элементы его работ. Замечание Обри о том, что реалистическое искусство художников предыдущего поколения становится декоративным искусством следующих за ними, осуществилось почти буквально.
В статье о стиле ар-нуво, завоевавшем мир, написанной в 1898 году, Глиссон Уайт назвал Обри Бердслея одним из его основателей. По словам Уайта, Бердслей взял национальную британскую традицию декоративной иллюстрации, заложенную Уолтером Крейном и Уильямом Моррисом, и освободил ее от «ухищрений» художников Средних веков и даже Ренессанса, так что она смогла объединять дух обоих периодов с другими, более современными веяниями, почерпнутыми из японской живописи, французского плаката и иных источников. В этой эклектичной смеси «единственным фактором… который произвел своеобразную революцию, несомненно, было его мастерское использование массивных пятен черного цвета в сочетании с фантастическими, нервными, линиями, почти не связанными с природой или вообще не имеющими отношения к ней» [8]. Уайт утверждал, что на страницах почти всех периодических художественных изданий ощущается влияние творчества мистера Бердслея. Это влияние не всегда оказывалось благотворным, а подражатели часто бывали «просто абсурдными», но отрицать новую энергию, которую Обри принес в декоративное искусство, нельзя. И другие иллюстраторы набрались мужества, чтобы порвать с реализмом и академическими условностями [9].
