Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 7
— Я полагаю, — говорю я М. М., не убирая руки, — что это маленький мужчина. Могу ли я в этом убедиться?
Однако в то время, как я испрашиваю этого позволения, моя рука столь хорошо работает, не дожидаясь его, что я убеждаюсь, и очень хорошо убеждаюсь, что пансионерка — очаровательная куколка, но что М. М., так же как и она, испытывает удовольствие от моего исследования. Малышка освобождается, награждая поцелуем свою подружку, чей смеющийся вид убеждает ее, что она не совершила ошибки, позволив такое, но я, со своей стороны, почти остолбенел от удивления. Малышка попросила у нас позволения отойти на минутку, должно быть я стал тому причиной.
— Знаешь ли ты, — сказал я М. М., — что разъяснение, данное тобой мне, делает меня несчастным?
— Почему?
— Потому что, найдя твою пансионерку очаровательной, я умираю от желания ее отведать.
— Мне это досадно, потому что ты не сможешь сделать более того, что уже сделал, но даже если бы это было возможно, я бы тебе не позволила, потому что ты мне ее испортишь.
— Дай мне твою руку.
— Ни за что. Я не хочу этого видеть.
— Но ты не хочешь этого также и от моей руки, ни от моих глаз.
— Наоборот. Если ты ей доставишь удовольствие, я буду только рада, и если ты заронишь в ней желания, она будет любить меня еще больше.
— Почему не можем мы быть все втроем вместе, в полной свободе!
— Это невозможно.
— Ты уверена, что нас никто не видит?
— Вполне уверена.
— Высота этой решетки мешает мне достичь твоих прелестей.
— Почему бы тебе не прийти к другой решетке? Она ниже.
— Пойдем туда.
— Нет, потому что я не придумала соответствующего оправдания.
— Я приду завтра, и я уеду завтра же к ночи в Лион.
Малышка вернулась, и я подошел к ней. У меня на часовой цепочке имелось несколько брелоков, и у меня не было времени на то, чтобы привести себя в порядок. Она это сразу заметила, и мои брелоки послужили очень удачным предлогом для проявления ее любопытства.
— У вас там много красивых вещиц. Могу я их посмотреть?
— Сколько вам угодно. И потрогать тоже.
М. М., предвидя, что сейчас произойдет, сказала, что она возвращается. Я мгновенно заставил слишком любопытную пансионерку потерять всякий интерес, который она могла питать к моим брелокам. Она не затаила ни своего восхищения, ни удовольствия от удовлетворения своей любознательности по отношению к объекту, вполне для нее новому, который она могла изучать со всех сторон. Она прервала свои исследования извержения, которым я завершил этот приятный для меня спектакль.
Увидев М. М., приближающуюся неторопливо, я быстро опустил занавес и сел. Поскольку мои часы покоились еще на возвышении, она спросила у малышки, нашла ли та мои брелоки симпатичными, и та ответила, что да, но грустным тоном. Она проделала за эти два часа столь длинный путь, что ей было над чем подумать. Я провел остаток дня, рассказывая М. М. всю историю моего путешествия в Гренобль, в Марсель, в Геную, в Рим и Неаполь, пообещав прийти завтра в то же время, чтобы закончить рассказ. Малышка сказала, что ей любопытно узнать, чем кончились мои отношения с любовницей герцога де Маталоне.
Вернувшись в гостиницу, я поужинал с Дезармуаз и, воздав ей должное в области любви, отправился спать, заверив ее, что только ради нее я откладываю еще свой отъезд. Назавтра, пообедав с ней, я отправился в приемную монастыря. Вызвав М. М., я пошел туда, где решетка была пониже.
Она пришла одна, но сказала, что малышка вскоре придет.
— Вчера, — сказала она мне, — ты зажег ей душу; она мне все сказала, и она проделала со мной сотню безумств, называя меня своим мужем. Ты ее совратил, и я хочу посмотреть, как ты уедешь, потому что я полагаю, что она сойдет с ума. Ты увидишь, какова она стала.
— Ты уверена в ее молчании?
— Вполне уверена. Я прошу тебя, единственно, ничего с ней не делать в моем присутствии. Когда я увижу, что момент настал, я уйду.
Но вот и она, вся веселая, платье открыто спереди, юбка едва прикрывает только половину ног. Едва усевшись, она напомнила мне мой рассказ о положении, в котором я оставил донну Леонильду в постели, и я продолжил, вплоть до конца, когда ее мать, лежа в моих объятиях, показала мне ее всю голую. М. М. вышла, и малышка спросила меня быстро, как я убедился, что моя дочь девственна. Вытянув свою руку и просунув ее в отверстие ее юбки, я дал ей почувствовать, как я это проделал, наслаждаясь ее чувством, которое она не пыталась от меня скрыть. Она дала мне свою руку, чтобы я воспользовался ею для той же цели, но тут вернулась М. М.
— Неважно, — сказала мне малышка, — я ей все рассказала; она добрая, она ничего не скажет.
Я продолжил свою историю, и, наконец, когда я подошел к месту, в котором я дал ей описание очаровательной запертой, и о тех напрасных усилиях, которые я употребил, чтобы ее удовлетворить, малышка настолько заинтересовалась, что предстала перед моими глазами в самой очаровательной из всех поз. М. М. спаслась, увидев меня стоящим, в момент, когда я готов был нарушить данное ей слово; но пансионерка сказала мне стать на колени наверху подпорки, и предоставить ей возможность действовать. Я подчинился ей, догадавшись обо всем. Ей захотелось меня съесть, и она бы приступила к этому, если бы я не разрешился наслаждением, вызванным ее действиями и излившим мое сердце. Она покинула меня, только когда убедилась, что я расслабился. Я сел, и из чувства благодарности приклеился губами к нежнейшему рту, высосавшему эту квинтэссенцию моей души. Я покинул этих ангелов к концу дня, попрощавшись и пообещав снова увидеться с ними в будущем году.
Вернувшись в гостиницу, я попрощался с раненым, которого напрасно просил располагать моим кошельком, он заверил меня, что не нуждается в деньгах. Я обещал ему заставить г-на Дезармуаз отказаться от всякого преследования его, если когда-нибудь он вернется в Лион, и я сдержал слово. Его будущая супруга пришла поужинать со мной и посмеяться вплоть до полуночи, когда она меня покинула, чтобы дать мне поспать до рассвета, когда я заказал лошадей.
Я прибыл на следующий день в Лион, поселившись в гостинице «Парк» и сразу известив Дезармуаза. Я сказал ему, ничего не скрывая, что прелести его дочери меня очаровали, что ее жених очень любезный молодой человек, и что он должен согласиться на их брак, исходя из всех соображений, хотя они и не нуждаются в его согласии. Он сделал все, что я хотел, когда я заявил ему, что могу оставаться ему другом только при этом условии. Он дал мне письмо, подписанное им лично при двух свидетелях, которое я отправил в тот же день экспрессом в Шамбери, раненому.
