Юрий Стрехнин - В степи опаленной
Не знает себе равных... Как справедливо это сказано!
Глава 9.
Когда мы слышим соловьев
Входим в лес. - Позиция Хаген. - Память сорок первого. - В партизанском краю. - Лишь на карте осталось... - В чужих мундирах. - Рваные рельсы. Неожиданный поворот.
За те дни, что мы стоим в березовом лесу близ Дмитрова-Льговского, мы обжились в шалашах и шатрах, сделанных из ветвей и плащ-палаток, привели в порядок оружие и снаряжение, малость отоспались после тревожных фронтовых ночей. Здесь по ночам до нашего слуха доносятся не пулеметные очереди, а соловьиные трели, в березняке вокруг нас соловьев великое множество - тех самых знаменитых, курских. Они, конечно, водятся и в тех местах, где мы воевали. Но что-то не припоминается, чтобы их было слышно хоть где-нибудь в роще или в кустах в тогдашние ночи, - то ли распугали их бои, то ли нам было не до соловьиного пения.
Настроение у нас отличное, и не только потому, что отдыхаем. Радуют сводки Совинформбюро: по всему фронту Курской дуги противник отступает, уходит на запад, ведя только арьергардные бои, спешит оторваться - видно, уже расстался с надеждой остановить, отбросить нас. Ждем, что вот-вот и нашему полку поступит приказ выступать - не отвоевались же мы совсем, если весь наш фронт движется вперед.
Но вот и приказ. Солнечным утром колонна полка вытягивается по лежащей меж зеленых полей и рощ дороге. Давно ли мы делали переходы только ночами, а если приходилось двигаться днем, то и дело поглядывали на небо: не летит ли немец? Сейчас эти опасения остались в прошлом, хозяева неба теперь наши летчики.
Идем на северо-восток, параллельно железной дороге от Курска на Брянск она где-то левее нас. В сводках Совинформбюро теперь уже нет Орловского и Белгородского направлений, с шестого августа появилось уже новое - Брянское. Как положено, вперед нами выслана разведка, но противника она пока обнаружить не может: он отошел. Следы его отступления все время попадаются на нашем пути: мусор, оставшийся от привалов у придорожных опушек, щели и аппарели, вырытые на случай бомбежек, довольно часто мы видим немецкие позиции, тщательно подготовленные, но брошенные. Одна из таких позиций встретилась нам на опушке леса, близ дороги, вечером, когда мы остановились на ночной привал. Длинная, извилистая, неизвестно сколько тянущаяся траншея, вырытая на полную глубину. Стенки укреплены березовыми жердями или плетнем. Дзоты и просторные блиндажи с добротным накатом, ходы сообщения, ведущие в тыл, - все это построено основательно, по всем правилам фортификации. А с тыльной стороны траншеи по всей ее длине - плотная, выше человеческого роста изгородь из молодых березок - сколько же их извел вражина!-чтобы скрытно можно было передвигаться за этим забором.
Все устроено с поистине немецкой тщательностью и аккуратностью. Сколько труда вложено во все это! Труда наших людей. Из рассказов жителей мы знаем, что гитлеровцы сгоняли их на оборонительные работы.
Эту позицию немцы и обжить не успели - нет никаких следов сколько-нибудь длительного их пребывания.
Заходим в один из блиндажей. Бревенчатые стены, пол из старательно подогнанных жердочек, топчаны по углам, посередине дощатый стол, на нем валяется несколько газет.
Беру со стола газету. Небольшого формата, на четыре полосы, газета специально для солдат-фронтовиков. Сравнительно свежая. На первой полосе статья с рассуждениями о гибкости немецкой стратегии, предусматривающей отступление для выравнивания фронта. Отступление с целью измотать Красную Армию и истощить ее силы. Не могу не улыбнуться, когда читаю: Уже сегодня можно сказать, что летнее наступление большевистской армии не удалось. Не удалось, а мы сидим в блиндаже, который немцы и обжить не успели.
Возвращаемся к месту привала. Длинные синие тени от деревьев уже тянутся через дорогу.
Идем и не перестаем удивляться: почему же немцы не использовали этот так хорошо подготовленный рубеж? Ведь еще несколько дней назад они цеплялись за каждую пядь земли. А отсюда ушли сами, потихоньку.
Только позже нам станет известно, что та искусно оборудованная траншея, которую мы видели во время привала, - лишь малая часть оборонительной линии с кодовым названием Хаген, которую противник так долго и тщательно строил между Орлом и Брянском, готовя свое наступление на Курской дуге. Гитлеровский генералитет после Москвы и Сталинграда избавился от прежней спеси, стал более предусмотрителен.
...Дни первой половины августа. Уже нет испепеляющей жары. Солнце стало словно добрее. Да и то сказать, вокруг уже не степь - выгоревшая, опаленная, а тянущиеся вперемешку с полями густолиственные леса - березняк, осинник, орешник. Чем дальше мы идем, тем леса гуще. Солнечным полднем переходим вброд реку Неруссу - приток Десны. За нею открылись места высокие, сухие, лес здесь чистый, почти без кустарника, просматривается далеко, старые березы, освещенные процеженным сквозь листву, но не потерявшим силы светом дня, высятся, словно сказочные, белые с чернью колонны, вокруг которых на зеленом ковре травы рассыпаны золотые блики солнца. С проезжей, накатанной дороги, на которой еще заметны следы шин немецких грузовиков, мы свернули. Идем, глухими, полузаросшими лесными проселками и просеками, по которым наши орудийные упряжки и обозные повозки пробираются не без труда. По пути часто попадаются следы партизанской войны: то остов спаленного немецкого грузовика, уже зарастающий разнотравьем, то проржавевшие останки мотоцикла, а иной раз и березовый крест белеет в сторонке от колеи - по каким-то причинам немцы угробленного партизанами своего камрада не довезли до солдатского кладбища, закопали в лесу.
Идем на запад. Идем путями сорок первого года, по которым отходили наши войска, отбиваясь от наседавшего врага. Память сорок первого... То и дело встает она перед нашими глазами, встает зримо, вещественно. Вот переходим лесную речку, на противоположном, западном берегу которой золотистая песчаная отмель. А в песке, глубоко замытые в него уже не одним минувшим половодьем, чернеют останки тесно сбившихся один к одному наших грузовиков-полуторок: от дощатых бортов ничего не осталось, кабины без стекол, выщербленными радиаторами машины устремлены к реке, навстречу нам, возвращающейся своей армии. Долго же они нас ждали, два года...
А вот еще память сорок первого: уже дальше, в лесу, на широкой просеке. Впритирку почти одна к другой, местами в несколько рядов, стоят десятки, сотни автомобилей - грузовики, санитарные фургоны, походные кухни, еще какие-то машины, назначение которых и угадать трудно, - сквозь все это густо проросла трава, поднялся кустарник, а кое-где даже молодые деревца, из кузовов и окон кабин, сквозь обшивку фургонов, от которой остались только клочья, выглядывают зеленые ветви. Огромное, концов не видать, кладбище автомашин... Видимо, какие-то наши армейские тылы отходили здесь, да так тут и остались. Можно представить, как все это было в тяжкое лето сорок первого. Отступление целых армий, дороги перерезаны, свернули в лес, двигались, пока было можно...
