Владимир Губарев - XX век. Исповеди
Сейчас в Берлине Сашу Карачунского сменил Андрей Тимаков, он из того же НИИ детской гематологии России. А в клинике профессора Гюнтера Генце Андрей стажируется. Частенько к нему приезжает жена Маша. Она педиатр-гематолог, работает в том же институте. Но сегодня вдвоем они знакомят меня с клиникой профессора Генце.
- Современная онкогематология - это прежде всего технология лечения, - говорит Андрей. - Есть "Протоколы", и надо их четко и неукоснительно выполнять. Вот, к примеру, - Андрей протягивает толстую книгу, - "Протокол" для лечения острого лейкоза. Здесь подробно описана схема лечения, его конвейер. "Протокол" рассчитан на 104 недели, каждый этап -день за днем - расписан по часам: врач и сестра не имеют права отклоняться от него…
- И успех гарантирован?
- Есть три группы пациентов, в зависимости от степени риска. Малый риск - выздоравливают, средний - больше половины становятся здоровыми, и, наконец, большой риск - к сожалению, большинство детишек погибнет, но все-таки надежда есть.
- Значит, если у тебя на руках "Протокол", то достаточно выполнять его, и можно надеяться на успех Но ведь это под силу любому врачу?
Андрей едва заметно улыбается, а потом мягко возражает:
- Химиопрепараты убивают злокачественные клетки, но одновременно и здоровые. А потому их нужно обязательно рассчитывать для каждого пациента. А это нелегко. Поверьте, это очень "жесткое" лечение… Раньше пациентов "жалели", только поддерживали их. Это было довольно безопасно для врача: он знал, что ничего не случится ни сегодня, ни завтра. Да и пациент чувствовал себя лучше. А потом - рецидив, и смерть. То был очевидный, как бы запланированный итог лечения… А мы "жестокие", мы рискуем ежедневно, но эта жестокость во имя
спасения.
- Нужна и сопроводительная терапия, - наконец-то вмешивается Маша, которая внимательно прислушивалась к нашей беседе. - Именно она учитывает индивидуальность пациента. Терапия - это по сути выхаживание больного, его спасение. По собственному опыту знаю, что необходим особый подход к каждому ребенку. Ведь в больнице при данном методе лечения он все время на грани гибели, а потому интенсивная терапия просто необходима.
— Ваш учитель — профессор Генце говорил об убийстве во имя спасения. Что вы об этом думаете?
— Известно, что некоторые дети погибнут не от опухоли, а от химиотерапии. Они просто не выдержат столь "жесткого" лечения. Да, может умереть сто детей, но тысяча будет спасена. И, к сожалению, иного выхода нет - ведь в противном случае погибнут все…
— Наша область требует невероятных усилий от врачей, -добавляет Маша. Вот здесь, к примеру, в клинике профессора Гейнце работают два психолога. Они постоянно общаются с детьми и с их родителями. А мне, в Москве приходится часами говорить с мамой того или иного ребенка. Она плачет, а я не знаю, что ей сказать. Я не имею права ее обманывать, должна ей говорить правду, уговаривать ее. Я не лечу ее ребенка, я трачу время на разговоры и, может быть, этим ухудшаю состояние ребенка… Почему я привела этот пример? К сожалению, в нашей медицине слишком много стереотипов, устаревшего, ненужного. И глупостей тоже! Здесь в роддоме пускают отцов, они присутствуют при рождении своего ребенка. Безумие? Напротив! Он вносит в палату свою микрофлору. Она здоровая, а в больнице патогенная. И ребенок выходит из роддома здоровым, он и потом дома, чувствует себя хорошо, потому что отец принес "кусочек" дома в больницу… Сейчас мы с Гейнце пройдем по боксам, познакомимся с больными, но никто вас не будет заставлять надеть белый халат. Зачем? Пусть ребятишки и их родители не чувствуют себя в изоляции от внешнего здорового мира. Он ведь не вредит, а помогает больному вернуться в него…
Андрей и Маша действительно не преувеличивали. В боксах рядом с больными ребятишками сидели их мамы и папы, сестренки и братишки. Без белых халатов. Царила семейная обстановка. И так бывает каждые субботу и воскресенье.
Впрочем, покинем больничные палаты. Выйдем на улицу, заглянем в пивную на соседней улице, посидим часик-другой с
267
268
Тимаковыми. Чтобы просто поговорить о житье-бытье, да и приятно увидеть в Берлине добрые и светлые русские лица.
- Я хочу, чтобы в Москве была клиника, в которой буду работать не хуже, а даже лучше, чем у профессора Гейнце, - сказал Андрей. - И это сделать возможно!
Мы договорились больше не упоминать о медицине. Но этого сделать не удалось.
- Трудная у вас все-таки профессия?
- Невероятно, - охотно согласилась Маша.
- Возможно. Но все-таки наша профессия - лучшая! -улыбнулся Андрей.
Почему нам нравятся эти ребята? Конечно, молодые они, красивые, искренние, доброжелательны друг к другу и к другим. Но ведь этого мало! Значит, есть нечто иное… А возможно, потому они близки и понятны, что не растеряли в суровой нынешней жизни романтики? Ведь им вдвойне тяжело! В клинике хватает боли и горя, к которым привыкнуть невозможно, да и за окнами (не здесь в Берлине, а там в Москве) трудностей хватает. Залетели они за границу ненадолго, а основная жизнь все-таки на Родине… Откуда же их романтизм и преданность своей судьбе?
Андрей считает, что ему всегда везло в жизни. Родом он из крошечного поселка, что на Брянщине. Там он стал единственным парнишкой, что поступил в вуз в Москве, во 2-й медицинский. А потом случился август 91-го, который изменил его судьбу. Был Андрей распределен в ординатуру 4-го главного управления Минздрава. А он не хотел работать в этом элитном медицинском центре, где личность врача зависит не от него, а от отношения к нему сильных мира сего, что там обслуживаются. Не будь августа 91-го Андрею не удалось бы отказаться от "почетного и престижного распределения" — такое просто раньше было невозможным! А теперь его отказ хоть и был принят с недоумением, но, тем не менее… Тут и повстречалась Машенька на дискотеке. Не только увлекла его, но и ввела в "команду профессора Румянцева", где собирались молодые гематологи, которые вместе со своим шефом решили прокладывать новые пути в детской гематологии.
В те дни он и повзрослел. Кстати, он сразу это определил. Он привык мечтать перед сном. Прежде чем заснуть, долго лежал с открытыми глазами. Нет, то были не сновидения, а вполне реальные мечты. Очень красивые, загадочные, а потому прекрасные. И они уносили его далеко-далеко, в ту самую страну грез, где не было ничего плохого, где царила одна радость. И вдруг мечты исчезли. Андрей понял, что юность закончилась, пришла зрелость. Было жаль ушедших грез, но теперь уже надо было работать.
В "команде Румянцева" его оценили, а потому вполне закономерно, что при направлении очередного молодого врача на стажировку в Берлин жребий пал на него.
