Валерий Шубинский - Азеф
«Однажды он спросил, как отношусь я к недавно бывшему покушению максималистов на жизнь Столыпина, стоившему стольких жертв людьми, совершенно неповинными.
— Какая разница между этими террористами и вашими народовольцами! Эти не считаются с человеческой жизнью, а Кибальчич высчитывал каждый золотник динамита, чтобы не причинить лишнего разрушения.
Я возразила:
— Все зависит от условий, в которых должен произойти акт. Нельзя сравнивать обстановку, в которой действовали мы, с обстановкой теперешней. Я уверена, что покушение на Столыпина повлекло столько жертв не по легкомыслию тех, которые совершили его, а в силу необходимости.
Азеф, видимо, остался недоволен этим ответом, а я, к сожалению, не вспомнила в этот момент, что при взрыве 5 февраля 1880 г. в Зимнем дворце было убито и искалечено 67 солдат Финляндского полка, составлявшего охрану дворца и находившегося непосредственно в помещении над подвалом, в котором жил Халтурин и находился динамит»[221].
Комментарии, что называется, излишни.
(Другой ветеран-народоволец, Герман Лопатин — ему вместе с Верой Фигнер предстояло быть судьей в деле Азефа — иронизировал над заявлением ПСР по поводу теракта на Аптекарском: звучит как «это сделала не я, а моя кузина Маша».)
Суммируя: да, Азеф, вероятно, хотел осенью свернуть БО. Но так, чтобы в случае чего иметь возможность ее восстановить.
Итак, сдав дела, Азеф уехал с женой на Ривьеру. И поселился в городке Аляссио. И познакомился с Верой Фигнер.
Любовь Григорьевна заботилась об отдыхе мужа — ведь он столько лет прожил, как она выражалась, «с петлей на шее». Он действительно отдыхал, лечился «минеральной водой и гимнастикой». Но Азефу жизнь без игры, без азарта быстро наскучила. Фигнер вспоминает:
«…Раз Азеф приоделся и таинственно исчез, не взяв с собой жены. Нам она сказала, что он поехал для прогулки в Оспедалетти, что показалось мне странным, так как в этом сезоне маленький городок безлюден, скучен и не имеет ничего привлекательного… Вероятно, он ездил вовсе не в скромный Оспедалетти, а в Монако или в Монте-Карло…»[222]
Может быть, и в Монте-Карло. Может быть, играл в рулетку — как годом раньше покойный Гапон.
В эти месяцы Азеф часто вслух сетует, что ему приходится, не участвуя в работе, получать 150 рублей в месяц из партийной кассы. Замечательно, например, его письмо Н. В. Чайковскому от 11 декабря 1906 года из Мюнхена — еще по пути на Ривьеру:
«Мне придется несколько месяцев с Л. пожить за границей и полечиться, быть несколько вдали от непосредственной работы. При этих условиях очень неприятно жить на партийные деньги… ввиду этого у меня явилась мысль, не знаю только, насколько она осуществима. То мое личное сбережение, которое вложено в Ваше дело, нельзя ли его получить обратно — по 15 фунтов в месяц в течение 20 месяцев, начиная с января…»[223]
Интересно было бы, конечно, узнать, что это за «дело». Что-нибудь по технической части? И когда ветеран-народник и главный боевик успели устроить свой бизнес — во время графтоновской эпопеи? И что стояло за этими чудовищно лицемерными телодвижениями? Демонстрация сверхщепетильности (ведь что такое 150 рублей в месяц для партии, которая никогда не была так богата, как в конце 1906 года!) или какой-то мелочный расчет?
Одновременно он, как добрый товарищ, хлопочет о получении у партийных меценатов содержания для Савинкова, который тоже «отдыхает и лечится».
Впрочем, нельзя сказать, что Азеф на рубеже 1906–1907 годов находится совершенно вне террористических предприятий. Кое-чем (и очень интересным — во всех отношениях) он занимается. Но об этом — дальше.
ВОЛЬНЫЕ СТРЕЛКИ И ПТЕНЦЫ ГНЕЗДА АЗЕФОВА
Центральная Боевая организация и максималисты были, как мы уже писали, далеко не единственными группами, практиковавшими в России в 1906 году террор. Среди прочих группок, так или иначе связанных с эсерами, выделялась одна — так называемая группа Карла, или Летучий боевой отряд Северной области.
Это была небольшая альтернативная БО, организованная людьми, в БО Азефа — Савинкова не попавшими. Глава группы, латыш Альберт Давыдович Трауберг («Карл» — уж не в честь ли Карла Моора, шиллеровского благородного разбойника) и его люди совсем не походили на Азефа и его «кавалергардов». Это были дилетанты, не имевшие, в отличие от азефовцев, не говоря уже о максималистах, сколько-нибудь заметных денег, вооруженные, как в дни Гершуни, простыми пистолетами и бравшие одной отчаянной смелостью. Они не обладали ни навыками, ни методикой, ни явками, ни мастерскими. Ночевали в общежитии Лесного института или уезжали на ночь в Териоки. Среди них было — что само по себе интересно! — больше девушек, чем юношей.
Казалось бы, у них ничего не могло получиться в принципе. И да — в 1903–1904 годах, при нормальном государственном порядке, у них ничего бы и не вышло. Но в 1906 году азефовские правильные методы наблюдения не работали уже просто потому, что о них уже знали — даже если бы их изобретатель и не перешел на сторону правительства. Но когда вся правоохранительная система постоянно работает в сверхштатном режиме, когда полицейские и военные охвачены страхом, обязательно образуются бреши, которыми может воспользоваться храбрец-авантюрист. К тому же группа Карла была связана с местными партийными группами и получала от них оперативную информацию, на основании которой стремительно импровизировала.
В частности, людям Карла — точнее, одной из его девушек — удалось то, что не вышло в начале года у БО: убить генерала Мина. Девушку звали Зинаида Коноплянникова, ей было 27 лет, она — бывшая сельская учительница. Убийство было совершено 13 августа, на другой день после взрыва на Аптекарском, с обескураживающей простотой. На станции Новый Петергоф террористка подошла к экипажу, в котором находился Мин с женой и дочерью, и в упор из браунинга сделала четыре выстрела в спину.
Коноплянникову судили 26 августа и повесили на рассвете 29-го. На эшафоте она читала пушкинские строки про «звезду пленительного счастья» — о чем с восхищением писал Герасимов. Начальник Петербургского охранного отделения отдавал должное самоотверженности своих врагов. Тем опаснее они были.
Коноплянникова стала второй женщиной, повешенной в России, — после Софьи Перовской. Впрочем, с ней могли расправиться и без суда, как с Екатериной Измайлович. Вообще о судьбах этих экзальтированных эсеровских террористок 1906 года невозможно говорить без содрогания. Например, о Марии Спиридоновой, убившей в Тамбове чиновника Луженовского, зверски избитой и, возможно, изнасилованной жандармами и проведшей 16 дней в ожидании казни; о другой, впоследствии сыгравшей историческую роль, особе, шестнадцатилетней Фейге (Фанни) Каплан, контуженной и надолго потерявшей зрение при подготовке взрывного устройства; о Беневской, о Леонтьевой, о Климовой… Несчастные чистые девушки, вовлеченные в кровавое безумие.
