Владимир Ковтонюк - Разъезд Тюра-Там
Его боекомплект был основательно сдобрен трассирующими снарядами, заметными даже в солнечном небе. И когда командир приблизил лицо к остеклению кабины, русский махнул рукой вперед, показывая курс.
— В конце концов, русские хоть и обложили бомбардировщик, будто охотники волка, но они союзники Америки, и может быть в этом — спасение экипажа. Самолетов, подобных этому, Америка сделает еще хоть тысячу, а экипаж останется в живых. Если же они попытаются сейчас выйти из-под опеки русских, то вряд ли дотянут до какой-нибудь базы — моторы вот-вот придется остановить, или они загорятся.
От перспективы упасть в океан на корм акулам командир отмахнулся сразу.
Кроме этого, командир знал, что русские не допускают даже мысли о невыполнении приказа. Даже если у них кончились боеприпасы. Они, подобно японцам, решаются на таран. Азиаты есть азиаты. И собственная жизнь для них не дороже цента, — додумал командир и, прижав к горлу ларингофоны, чтобы его лучше слышали все члены экипажа, сказал своей команде по СПУ (самолетному переговорному устройству):
— Ребята, похоже, русские настойчиво приглашают нас в гости, так настойчиво, что отпираться нет смысла. И хотя русские наши союзники, все равно мы обязаны уничтожить эксплуатационную документацию и прицел.
Второй пилот открыл форточку на своей стороне кабины и через нее за борт улетели бортовой журнал и техническая инструкция.
Прицел в форточку не пролезал, и бомбардир, свинтив его с ложементов, лупил им по наиболее крупному фрагменту остекления кабины. Но его энтузиазм угасал с каждым ударом — фирма, выполнявшая заказ на производство бронестекла, постаралась на совесть: бронестекло выдерживало удар пули, выпущенной из крупнокалиберного пулемета.
Командир вспомнил, что и на Б-17 тоже стояли секретные прицелы, и во время нахождения в Полтаве приходилось выставлять охрану у самолётов.
Но однажды несколько десятков немецких самолетов, действуя на пределе дальности, разбомбили полтавский аэродром. Разумеется, во время бомбежки охрана укрылась в бомбоубежище. Когда же немцы улетели, секретные прицелы исчезли сразу в нескольких уцелевших «крепостях».
Береговая линия, отмеченная белой кромкой прибоя и светло-бежевыми вкраплениями песчаных отмелей, осталась позади. А далеко впереди в голубоватой дымке хаотичное расположение темных пятен тайги перечеркивалось высвеченной солнцем прямой линией — в остекление кабины вплывала взлетно-посадочная полоса русского аэродрома.
Командир принял управление на себя, дал команду на уменьшение шага винтов («разгрузку» винтов), выпуск закрылков, шасси и, подправив курс, повел самолет на посадку.
Ступив на землю, экипаж ощутил теплое дыхание ветра, безмятежно передвигавшего в этот июльский день кучевые облака над восточным побережьем России.
Вверху роились изготовленные американской фирмой Белл русские «аэрокобры», и только убедившись, что американцы заглушили моторы и вышли из самолета, русские стали заходить на посадку.
Техники устанавливали под колеса Б-29 колодки так уверенно, будто всю жизнь до этого занимались обслуживанием «сверхкрепостей». И немудрено, вновь прибывшая «сверхкрепость» была на стоянке третьей по счету.
Правда, колодки были сделаны из отесанного бревна, но к ним так же, как на родном Северном аэродроме острова Тиниан, успели прикрепить тросы для удобства их выдергивания из-под колес перед стартом.
Из подъехавших «виллисов» вышли несколько русских офицеров и направились к командиру, безошибочно выделив его из американцев.
Русский, на чрезмерно больших погонах которого расположились треугольником по три звезды, сказал по-английски с официальными интонациями в голосе:
— Приветствуем американских летчиков на Советской земле. Как представитель Советского командования, уполномочен заявить следующее: ваш самолет нарушил воздушное пространство Советского Союза после бомбардировки Японии, с которой Советский Союз не находится в состоянии войны. Такие действия являются нарушением общепризнанных норм международного права и могут быть истолкованы Японией как недружественный акт. Объявляю вам, что ваш самолет арестован.
Произношение русского было настолько рафинированным, что командир сразу понял: этот человек не был ни в Англии, ни тем более в Америке, а английский изучал в каком-нибудь своем университете. Тем не менее, он грамотно строил фразы и командир, отдавая должное постановке образования у русских, решил для себя, что этот русский военный чем-то даже симпатичен ему.
А русский, видимо почувствовав настроение командира, вдруг улыбнулся:
— Поздравляю ребята, война для вас кончилась. Мы восхищены смелостью ваших летчиков и благодарны Америке за большую помощь, оказанную нам в этой войне. Вы наши гости.
И приветливо протянул руку для рукопожатия.
Легковой ЗИС-101 вынырнул из Спасской башни Кремля, пересек Красную площадь и вдоль здания ГУМа направился в сторону улицы Горького, чтобы затем свернуть с нее в хитросплетение улочек и переулков старой Москвы, пробираясь в сторону Лефортово.
Как это бывает у людей, занимающих ответственные посты, Андрей Николаевич Туполев только во время таких коротких поездок и мог понаблюдать, чем живут Москва и москвичи через год после победы.
Если для молодоженов счастье быть вместе укладывалось в медовый месяц, то у москвичей радость победы, похоже, растянулась на годы вдруг схлынувшей опасностью, ожиданием возвращения оставшихся в живых родных и витавших в воздухе перемен.
Улицы были полны людей даже теперь, в поздний теплый вечер. Рассеянно поглядывая в боковое окно автомобиля, Андрей Николаевич, главный конструктор тяжелых самолетов, находился под впечатлением только что состоявшейся кремлевской встречи: Сталин, прощаясь с ним и пристально глядя в глаза, сказал ему, что страна и все прогрессивное человечество ожидают начала летных испытаний дальнего бомбардировщика в самое ближайшее время.
— Для того, чтобы охладить горячие головы наших недавних союзников, — сказал Сталин.
Туполев же, как человек, на которого замыкались все вопросы, связанные с созданием этого самолета, знал до мельчайших деталей действительное состояние дел и отчетливо представлял дистанцию между сегодняшним днем и днем когда может состояться первый полет бомбардировщика.
На этот раз Туполев, докладывая Сталину, особый упор сделал на необходимость изменения конструкции лонжеронов крыла по сравнению с американской.
Американцы, применив лонжероны переменного сечения по длине и высоте, смогли сделать такое трапециевидное в плане крыло, не перетяжелив его, в котором отдельные элементы конструкции были нагружены равномерно, без резких скачков.
