Вадим Эрлихман - Стивен Кинг
Отправляясь в свой поход, Стрелок считал Башню воплощением Зла и шел ее разрушить. Где-то на полдороге он изменил мнение и решил ее спасти, причем загипнотизированные члены ка-тета (и читатели) даже не заметили этой подмены. Оказалось, что Башня — не зло и не добро, а просто ка (этим словом в эпопее явно злоупотребляют, прямо как «ку» на планете Плюк). Или даже все мироздание, как намекают «лысые доктора» из «Бессонницы». Они описывают Башню как колоссальное здание, на разных уровнях которого живут люди и духи («шот-таймеры» и «лонг-таймеры» по терминологии романа). «А над этими этажами, недостижимые для нас, но все же принадлежащие той же башне существования обитают и другие. Некоторые из них прекрасны, замечательны; другие же скрыты от нашего понимания». После этого немного странно видеть эту величественную конструкцию просто мемориальным музеем Роланда; впрочем, вполне вероятно, что Башня для каждого своя.
К концу последнего романа у писателя сложилась довольно стройная космогония. Когда-то Ган-Творец поднял из вод Хаоса-Прима Темную Башню, вокруг которой закон-ка соткал бесчисленные миры. Все они вращаются вокруг Башни, которая принимает различные формы (на «главной» Земле, например, это волшебная роза). Пространство между мирами заполняет тодэш — бескрайняя тьма, кишащая чудовищами. Закончив творение, Ган улегся в основании мира громадной Черепахой, которая наблюдает, но ни во что не вмешивается. Много знающая ведьма Миа поучала Сюзанну: «Когда-то давно не было в мире ничего, кроме Дискордии (другое название Прима), и из нее поднялись шесть Лучей, мощные, крепкие, пересекающиеся в одной точке. Существовала магия, которая могла целую вечность поддерживать их, но, когда магия ушла отовсюду, за исключением Темной Башни, которую некоторые называли «Кан калих», Зал возвращения, люди впали в отчаяние. Когда эпоха магии закончилась, ей на смену пришла эпоха машин».
Тем временем откуда-то взявшийся Алый Король принес порчу в бесчисленные миры, отражающиеся друг в друге (сразу вспоминаются «отражения» Амбера в серии романов Желязны). Одни из них оказались полностью обезлюдевшими, как альтернативная Земля из «Противостояния», посещенная ка-тетом Стрелка в его странствиях. Другие «сдвинулись с места » и одичали, подобно Срединному миру. Третьи, в том числе «главная» Земля, еще могут свернуть с гибельного пути, если Башню удастся удержать от падения. Миа утверждает, что спасти ее может только «возвращение магии». А вернуть ее должны сочинители вроде Кинга, способные не только фантазировать, но и воплощать свои фантазии в жизнь, как в старом рассказе «Компьютер богов ». Такой сочинитель-демиург в созданном им мире становится равным Богу, то есть Роланду.
Параллель неожиданная, но в ней явно что-то есть. Кинг не раз говорил, что хотел бы быть похожим на «людей действия », и все время тайно, а порой и явно восхищался Стрелком. При этом он утверждал, что у него меньше общего с Роландом, чем с любым из своих героев, но со временем положение менялось. Он называл себя Ганом, создавшим воображаемый мир и теперь безвольно следящим за развитием событий. Но разве не он подбрасывал героям то подсказку, то полезный артефакт? В «Песни Сюзанны» это была волшебная черепашка, позволившая героям выстоять в схватке с вампирами, в «Бесплодных землях» — ключ, помогающий Джейку попасть в Срединный мир. В «Колдуне и кристалле» тот же Кинг передает ка-тету, покинувшему Изумрудный дворец, рюкзаки с едой и обувь для долгого путешествия. В последней книге он же оставляет Сюзанне в ванной Дандело записку, раскрывающую ей глаза на сущность старого вампира. От таких поступков лишь один шаг к тому, чтобы самому вмешаться в действие. И хорошо, что Кинг удержался от этого шага, иначе он рисковал бы навсегда остаться в созданной им сказке.
На фоне битвы двух королей «говорящая» фамилия автора приобрела особое значение. Да, Роланд — Кинг, но и Алый Король — тоже Кинг. И если в душе писателя жил первый, то и без второго там не обошлось. Это он, Багровый, был его «темной половиной », заставлял спиваться, угрожал превратить в Джека Торранса. И если Кинг не поддался его искушениям, то многим другим людям повезло меньше. Ради них и была написана «Темная Башня», закончить которую Кинг пообещал Стрелку над телом погибшего Джейка. С высоты своего опыта он отверг наивный соблазн «Властелина колец» — уничтожьте Кольцо Всевластья, убейте его слуг, и Зло погибнет. На самом деле побороть его удастся только тогда, когда Алый Король развоплотится в душе каждого человека. Только тогда Темная Башня не отвергнет пришедших к ней и, быть может, окажется не такой уж темной.
Вот тот смысл, который Кинг попытался выразить в меру своего таланта. Получилось не вполне гладко, но зачем изобретать велосипед — то же самое давным-давно сказано в учении отцов Церкви. Конечно, глупо делать из Кинга христианского писателя. Стать таковым бангорскому затворнику невероятно трудно, а с учетом его окружения почти невозможно. В нынешней предельно материальной Америке есть два взгляда на Добро и Зло. Консерваторы считают, что Зло пребывает вне нормального человека и с ним непременно нужно разделаться или хотя бы отогнать подальше. Либералы — что Зло находится внутри и с ним надо заключить сделку. Кинг, повторю, уверен, что оба начала одновременно обитают и внутри человека, и вне его. Именно поэтому его монстры так живучи, а герои так слабы и нерешительны. Даже Роланд, в начале цикла предстающий дубоватым ковбоем без страха и упрека, быстро обрастает человеческими чертами — любит друзей, пытается понять врагов и вообще чересчур много думает для эпического персонажа. Естественно, что Темная Башня, целиком выстроенная из кирпичиков эпоса, отвергает его. Может, и к лучшему — завладев Башней, Стрелок, как в великой пьесе Шварца, неизбежно стал бы Драконом... то есть Алым Королем.
При этом Роланд до конца сохранил многие эпические черты, в том числе упрямую патриархальность. «Вы забыли лица своих отцов!» — рычит он проштрафившимся попутчикам, что звучит явным анахронизмом в стране разводов и неполных семей (вспомним, что сам Кинг не видел отца с двухлетнего возраста). Писатель словно оправдывается, когда говорит в интервью: «Эта фраза пришла из ниоткуда. Для меня она имеет смысл, поскольку я вырос в патриархальном обществе, где верили в Большого Папу, сидящего в Белом доме (опять Белый отец!). При этом меня воспитали женщины, мать и ее сестры, а отец очень быстро испарился. Только не ищите в этом ничего фрейдистского». Ладно, не будем. Отметим только, что Роланд — дин, то есть на языке Срединного мира не только «глава», но и «отец» своего маленького коллектива. Так что его невольная связь с Сюзанной является инцестом чисто по Фрейду. Но главное не это, а безусловное главенство Стрелка в его «семье», которое невольно подчеркивает Кинг. Сам он, как типичный американец эпохи феминизма, привык во всем уступать жене и дочери, и роман стал своего рода компенсацией за это.
