Павел Лосев - На берегу великой реки
Няня! Он собирался к ней в Гогулино, да так и не побывал. Это недалеко. Надо хоть теперь зайти, не откладывая.
Вспомнилось, как няня, лукаво посмеиваясь, спрашивала:
– А много ли верст до Гогулина?
И весело отвечала:
– Ежели обходами, то версты три будет. А напрямик – целых шесть наберешь…
Вот и Гогулино. Крохотная деревушка. Поскорее бы увидеть няню… Но, увы, спешить было не к чему.
– Перед петровым днем прибрал ее бог, – скорбно приложив ладонь к щеке, поведала Николаю сердобольная женщина, которую он встретил на околице. – Слепенькая была. Не нужная никому…
Усталый и запыленный, затемно явился Николай домой. Гудели натруженные ноги: шутка ли, верст двадцать отмахал.
Горько всплакнул вместе с матерью, вспоминая няню.
– Грешница я, грешница, – утирая слезы, причитала Елена Андреевна, – не смогла бедную старушку спасти. Бросили, покинули. Пресвятая богородица, владычица наша! Простишь ли ты меня, рабу твою недостойную? – И она с надеждой поднимала глаза на икону с теплящейся перед ней зеленой лампадкой.
– Полно-те, мамочка, – вполголоса уговаривал Николай, целуя ее руки. – Разве вы виноваты? Это все Аграфена. Она, она…
Об отце говорить не хотелось. Елена Андреевна забеспокоилась:
– Не случилось ли с ним что.
Алексей Сергеевич не приехал ни на следующий день, ни на третий, ни на четвертый. Встревоженная мать послала нарочного в Ярославль. Отец оказался там, в своей исправничьей канцелярии.
В субботу, на исходе дня, под окном звякнули колокольчики, послышался утомленный голос Трифона:
– Тпру, стой, дьяволы!
Из тарантаса вылез Алексей Сергеевич, держа синюю канцелярскую папку под мышкой. Не отвечая на поклоны встречавших его дворовых людей, он быстро поднялся на крыльцо. Тяжелые его шаги застучали по коридору. Николай отодвинул в сторону исчерканный вдоль и поперек листок бумаги. Дверь распахнулась.
– Здравия желаем! – входя в комнату, произнес отец каким-то приятно-бархатистым голосом, какой у него появлялся в минуты хорошего настроения.
Николай молча поднялся из-за стола.
– Ну, здравствуй, говорю. Чего нос повесил? Я тебе, брат, подарочек привез. – Он положил на стол папку, осторожно развязал на ней тесемки и раскрыл на две половинки. Затем сел на стул, с которого только что поднялся Николай, и, сокрушенно вздохнув, снова заговорил:
– Больших трудов стоил мне этот подарочек. Окромя всяких расходов, душу канцелярские крысы вымотали. Особливо ваш Величковский. Подумаешь, фря какая! То не могу, другое не могу! А как сотенную сунул ему, все сделал. С полным почтением… На-ка вот, читай!
Отец протянул глянцевитый лист гербовой бумаги с каким-то текстом, штампом и печатью.
– Читай! Вслух! – приказал Алексей Сергеевич.
– «Свидетельство», – негромко прочел Николай, держа лист в руке.
– Именно! Свидетельство! – потирая ладони, подтвердил отец. – Дальше!
– «Ученик Ярославской губернской гимназии Николай Некрасов, сын ярославского помещика Алексея Сергеева, сына Некрасова, – продолжал читать Николай, – обучался в оной гимназии положенным по уставу предметам в том пространстве и объеме, в каком оные проходятся в четвертом и пятом классах, а именно: катехизису, церковной истории, алгебре и геометрии, русской и славянской грамматике, началам риторики, всеобщей логике, древней и средней истории, математике, географии, языкам латинскому, французскому и немецкому»…
Поперхнувшись, Николай закашлялся.
– А ты не торопись. Спешить некуда! – Алексей Сергеевич с довольным видом развалился на стуле. – Продолжай!
– «С успехом по некоторым упомянутым предметам изрядным при поведении добропорядочном», – читал Николай, не веря глазам своим.
– Чуешь, чем пахнет? – самодовольно щурясь, прервал отец. – С успехом изрядным! При поведении добропорядочном! Чисто устроено. Комар носу не подточит. Каков твой родитель? А ты все недоволен им. Бегаешь от него, аки пес борзой… Ну да ладно. Забудем это. Люди свои… Шпарь-ка дальше!..
– «Ныне, вследствие поданной родителем его просьбы о выдаче свидетельства о знании его для представления в Дворянский полк, дано ему, Николаю Некрасову, означенное свидетельство за надлежащим подписанием и приложением печати гимназии…»
Николай умолк.
«Не очень-то грамотно составлено, – подумал он, – но все ясно: в Дворянский полк!»
Отец удивленно вскинул глаза:
– Ты чего? Чти до конца!
– Все, батюшка.
– Как все? А кем подписано?
– Разве и это нужно читать?
– А как же! Без подписей бумажка никакой цены не имеет. Скажи, не так?
– «Подлинное подписал исправляющий обязанности директора гимназии Величковский», – прочел Николай до конца.
– То-то и оно! Величковский, Порфирий Иванович. А подпись – самое главное. Запомни!
Он наклонился к папке и извлек оттуда белый прямоугольный пакет. Краешком глаза Николай успел пробежать по написанным на нем крупными буквами строчкам:
«Санкт-Петербург.
Его превосходительству, начальнику III-го
округа жандармов, генерал-лейтенанту
Даниилу Петровичу Полозову».
Алексей Сергеевич с уважением погладил пакет рукой:
– А это тебе свидетельство на жизнь. Рекомендательное письмо! Генералу Полозову. Прокурора Ярославского братец. Персона важная. Я с прокурором этим запросто: то в картишки срежемся, то бутылочку раздавим. Как приедешь в Питер, так прямо к его превосходительству. Так, мол, и так. Каблучком прищелкнешь. На вас-де, ваше превосходительство, вся надежда. Будьте отцом родным. Ну и все такое прочее.
Отец запрятал пакет в папку, завязал ее крепко-накрепко.
– Что же спасибо мне не скажешь? – вдруг помрачнел он. – В ножки бы поклониться не грешно. Для тебя старался. В люди хочу вывести. Ну?
– Благодарствую, батюшка! – глядя в угол, глухо сказал Николай.
Левая щека отца передернулась.
– Дите ты еще неразумное, как я погляжу, – заворчал он. – Молодо-зелено. Мужиков жалеешь? А чего их жалеть? Дай им волю, они убивцами нашими станут. Тебя первого на воротах повесят. Все добро твое растащат. Камня на камне от дома нашего не оставят… Так-то вот, дружок. Понимать надо, что к чему. Слушай отца да на ус наматывай.
– Я для тебя ничего не пожалею, – не хуже других обмундирован будешь. И за карманными деньгами дело не станет. Бери, расходуй!.. Себя поприжму, а о сыне позабочусь. Вот на твой отъезд семейки две продать думаю. На вывод, в другую губернию. Давно надо от шушеры избавиться, – от этих самых Петровых.
Сунув папку под мышку, отец в раздумье постоял у стола, видно, хотел еще сказать что-то, затем резко повернулся и вышел из комнаты.
