Петр Каратыгин - Записки Петра Андреевича Каратыгина. 1805-1879
— Завтра вечером назначена «Смерть Ляпунова»; неужели ты будешь играть? — спросил я его.
— Не знаю, что Бог даст! Скорее бы только кончить сегодня…
В пятом акте роль его не заключала в себе никаких сильных мест и прошла спокойно.
Замечательно, что, по сюжету, в конце пьесы «Денщик», отправляясь в поход, становится на колени перед своею возлюбленною. Доротеей, тогда уже невестой другого, и просит ее благословить его, быть может, на вечную разлуку. Доротея, падевая на него свой крест, говорит ему:
Крест матери, единственный клейнод,
Моя единая, святая драгоценность,
Напутствуй незабвенного Трофима!
Этою прощальною Евгений Макарович Семенов, зять наш, исправлял тогда должность члена репертуарной части. Гедеонов был тогда в Москве. Оканчивается пьеса; этою пьесой закончилось честное служение артиста, преданного всею душою своему искусству!
Вере Васильевне Самойловой, игравшей Доротею, суждено было сказать ему последнее, прощальное слово.
В тот же год и она, в полном развитии своего прекрасного таланта, добровольно оставила сцену, которой бы еще долго и долго могла быть украшением!
На другой день, в субботу, 28 февраля, на вечерний спектакль была объявлена на афише драма «Смерть Ляпунова В этот день брат мой был именинник; рано утром я пошел к нему поздравить его и узнать, как он себя чувствует. Он сидел в халате на кресле, окруженный женою, дочерью и зятем, которые уговаривали его послать в театр записку, что он играть не может, и пригласить поскорее доктора.
Брат поздоровался со мной и спросил меня:
— Как ты думаешь: играть ли мне?
— Тут и раздумывать нечего, — тебе еще вчера следовало бы отказаться.
— Но ведь мой отказ наделает больших хлопот Евгению[60]. Билеты на «Ляпунова» верно уж разобраны… Чем же он заменит?
— Что тебе об этом беспокоиться; посылай скорее письмо и позови доктора.
Жена и дочь спросили его:
— Кого из докторов к нему пригласить?..
Глава XVIII
Доктор-гомеопат. — Выбор врача. — Болезнь усиливается. — Консилиум. — Агония и смерть брата. — Предопределения.
Здесь я нахожу необходимым сделать небольшое отступление.
В то время гомеопатия была в Петербурге в большой моде; о ней рассказывали невообразимые чудеса. Года за два до своей болезни, брат мой был в гостях у Василия Григорьевича Жукова; тут один из его гостей, купец Буторин, разговорился с братом о докторах и насказал ему с три короба о чудесах новомодного течения; что-де и он, и жена его совершенно умирали и что они оба были спасены своим домашним доктором-гомеопатом; к довершению похвал назвал он еще нескольких из своих знакомых, которым он рекомендовал этого чудотворца, и те чуть ли не воскресли из мертвых.
— Дай Бог вам, Василий Андреевич, прожить сто лет, — прибавил Буторин, — но если вы серьезно захвораете, не зовите этих шарлатанов-аллопатов, а обратитесь к моему доктору… Вот вам, на всякий случай, его визитная карточка с адресом.
Брат хотя положительно не верил этим чудесам, но сунул в жилетный карман эту карточку и, конечно, забыл о ней.
Прошло два года; дочь его в продолжении этого времени вышла замуж; у нее уже был малютка; на четвертом месяце он захворал, послали за своим доктором… Но в этот день приехала к ним одна знакомая им дама — звать моего брата с его семейством к себе на именины; жена и дочь его отказались, по причине болезни ребенка. Тут эта гостья спросила:
— А кто его лечит?
— Такой-то.
— Ах, — говорит она, — возьмите нашего домашнего доктора-гомеопата… Если я, мой муж и мои дети теперь еще живы, то решительно ему обязаны!
Опять пошли новые рассказы и подробности о чудесах гомеопатии… В заключение, она сообщила им его адрес, имя и фамилию; однако-ж, ни брат, ни дочь его не решились последовать ее совету.
На другой день брат мой поехал на званные именины; муж этой дамы, старинный его приятель, был человек замечательного ума, мнение которого брат мой всегда уважал; его восторженные похвалы домашнему их доктору поколебали в моем брате прежнее недоверие к гомеопатии. Дня через два после этих именин стал он поутру одеваться и тут случайно выпала у него из жилетного кармана визитная карточка, данная ему два года назад Буториным… Он прочел фамилию… и что же оказалось? Это был тот самый гомеопат, которого так расхваливал на именинах его приятель!.. Брат мой сообщил об этом жене своей и дочери и тут же все решили обратиться за советом к этому знаменитому гомеопату. Болезнь грудного ребенка была ничтожна: гомеопат посоветовал только переменить кормилицу, и малютка через несколько дней поправился.
* * *Теперь я обращаюсь к прерванному мною рассказу.
Люди, обладающие крепким здоровьем, обыкновенно не любят лечиться, а если когда случится им занемочь, то ограничиваются домашними средствами, не прибегая к медицинской помощи. Таков был и брат мой. Однажды только он сильно захворал воспалением легких и тогда ему помог наш театральный доктор Людвиг Андреевич Гейденрейх (тот самый врач, о котором вспоминает в своих Записках покойный Михаил Иванович Глинка). Я помню, как в этот раз жена моего брата, опасаясь печального исхода его болезни, пригласила на помощь знаменитого тогда лейб-медика Николая Федоровича Арендта. Арендт приехал, осмотрел большого, пересмотрел внимательно рецепты и, обратившись к нам, сказал: «К чему же вы меня звали? Это ведь, как говорится, после ужина горчица: тут сделано все, что было нужно, болезнь уже прошла. Кроме того, что делает Гейденрейх, я ничего не могу еще посоветовать»…
В настоящем случае шел вопрос о том, кого из двоих докторов пригласить: Гейденрейха, или гомеопата? Никто первый не решался подать своего голоса, как бы опасаясь, в случае печального исхода, принять за этот совет грех на свою совесть. Может быть, в эту роковую минуту решался вопрос о жизни бального. Наконец, спросили его, как он сам пожелает?
— Мне все равно, — как-то апатично отвечал брат. — Впрочем… впрочем, пошлите за гомеопатом.
В этот день я участвовал в утреннем и вечернем спектаклях и потому не мог у него остаться. В воскресенье, навестив его, я узнал, что знаменитый гомеопат сказал, что не находит ничего важного в его болезни, и прописал ему какие-то крупинки.
Я, разумеется, ежедневно посещал моего брата и видел, что болезнь его не только не уменьшается, но заметно делается серьезнее. В первые два или три дня он выходил по вечерам из своего кабинета в гостиную, где от скуки играл в преферанс с своею дочерью и зятем. В это же время захворала его жена, которую тот же гомеопат начал пользовать. На четвертый день брат мой слег в постель. Когда он жаловался доктору, что не может дотронуться до лба, в котором ощущает нестерпимую колючую боль, то гомеопат уверял его, что это летучий ревматизм, налепил на его лоб какие-то бумажки и продолжал угощать его своими каплями и крупинками.
