Василий Шульгин - Последний очевидец
Нюра, или сфинкс в пустыне, или дьявол-искуситель заставили нас сделать то, чего мы не предполагали.
Дьявол под видом официанта прошептал нам:
— Ваше сиятельство, не желаете ли пригласить их в кабинетик, послушать? Недорого. Всего сто рублей…
Цыгане описаны не раз, по лучше всего Н. С. Лесковым. Соперничать с ним не могу и отсылаю читателя к его рассказу «Очарованный странник». Кто прочтет — не пожалеет. От себя же скажу холодно и строго. Я кое-что узнал о цыганских обычаях в отдельном кабинете и вообще о цыганах и цыганках.
Цыгане, перейдя с эстрады в отдельный кабинет, ничуть не изменились. Как там, так и здесь стояли частоколом под стенкой. Цыганки же совершенно изменились. На сцене они казались звучащими мумиями. Здесь же стали живыми существами. Веселые, с таким видом, как будто бы мы были друзьями уже со времен Хеопса, и ласковые по-московски. Они говорили прекрасным говором Белокаменной, но с каким-то египетским акцентом. Как-то потом одна мне сказала:
— Цыганка? Что такое есть цыганка? Цыганку надо слушать… и дарить. Это в Москве знают. А здесь они (под «они» она подразумевала киевлян) думают, что цыганка — шансонетка. Так-то цыганка и поедет с тобой куда не надо!
Еще позже она меня поучала:
— Цыганка без табора жить не может. (Табор в ее понимании — цыганский хор.) Но если полюбит цыганка, тогда другое дело. Уйдет с тобой хоть на край света.
И далее:
— Но только ненадолго. На год, два. Вернется в табор. И никто ее корить не будет. Полюбила — и все тут. Ушла — пришла. Так это же тебе не шансонетка!
* * *Мы с Эфемом потонули в сонмище египетских москвичек с алмазно-черными глазами. Они пели и пили. Шампанское, конечно. Пили, но больше заставляли нас пить. Я сопротивлялся сколько мог. Но у них есть на это средства. Под звон гитар непрерывно работавшего под стеной «частокола» Нюра затянула своим почти загробным голосом:
Как цветок душистай
Аромат разносит,
Так бокал налитай
(Кого-то) выпить просит.
Все это было хорошо или плохо, но возможно. Но с этого мгновения на наши головы обрушилось невозможное. «Частокол» дзинкал так, как будто разбивалось сто тысяч бутылок о тысячелетние пирамиды, а вопль цыганок (это уже было трудно было назвать пением) становился Ниагарским водопадом, причем в этой кипящей воде сверкали мириады черных алмазов.
— Выпьем мы за Васю (и как они узнали мое имя!), Васю дарагова…
Нельзя было не выпить за этого Васю, за Филю, моего племянника, и за Нюру, и за Дусю, и за всех цыганок, тем более что они вопили:
А пока не выпьют,
Не нальем другова…
Черт их побери. Сумасшедший у Гоголя кричит: «Они льют мне на голову холодную воду!»
А они обрушили на нас целый Нил с вершины пирамид.
Бывали краткие передышки. Тогда скуластая цыганка, которая была ужасно милой, какой-то совершенно знакомой незнакомкой, показывая все зубы, что-то твердила мне по-цыгански.
Ах, по-цыгански? А я-то чем хуже. И я ответил ей по-цыгански единственную фразу, которую знал: «Ту наджинэс сомэ такэ поракирава. А мэ такэ сэр-со сэу муссел».
Начало этих слов обозначает: «Ты, милый друг, ничего не понимаешь…»
А продолжение на таком староцыганском наречии, что не все нынешние цыгане его понимают. Ну и русский читатель пусть не понимает. Но Дуся, скуластая цыганка, поняла, и Нюра тоже. И они вдвоем, а за ними остальные понесли такое, что я решил — надо кончать. Но как?
Спасителем оказался дьявол-официант, сыгравший на этот раз благую роль. Он наклонился ко мне, к самому уху. Сквозь цыганские вопли я услышал:
— Ваше сиятельство. К телефону просят.
Я понял. Перед тем как перейти в кабинет, я позвонил в редакцию и сказал им, куда звонить, если что-нибудь случится. Взяв трубку, я услышал:
— Василий Витальевич, приезжайте. Убит наследник австрийского престола в Сараеве.
Я ответил:
— Выбросьте передовую, которую я вам дал. Оставьте место для другой.
Через двадцать минут, окатив голову холодной водой из-под крана, я писал новую передовую.
* * *Что же произошло? 28 июня 1914 года, в годовщину разгрома Сербии Турцией на Косовом поле (День национальной скорби Сербии), австрийское командование наметило провести близ сербской границы маневры. Наблюдать маневры должен был наследник престола Австро-Венгрии эрцгерцог Франц Фердинанд с супругой, для чего он прибыл со своей свитой в столицу Боснии Сараево.
Организаторы убийства воспользовались этим обстоятельством. Как потом выяснилось, они принадлежали к некоей сербской офицерской националистической организации «Объединение или смерть», более известной под названием «Черная рука». Организацию возглавлял начальник разведки сербского Генерального штаба полковник Драгутин Дмитриевич, который и разработал план покушения.
Впоследствии говорили, что сербское правительство во главе с премьер-министром Н. Пашичем знало о подготовляемом убийстве, но не принимало никаких мер для его предотвращения. Еще говорили, что принц-регент Сербии Александр I Карагеоргиевич будто бы также был близок к «Черной руке».
Возможно, поэтому покушение и осуществилось.
Исполнителями его были члены организации «Молодая Босния», выступавшей за освобождение Боснии и Герцеговины от австро-венгерского ига и создание единого югославского государства. Эта организация была тесно связана с офицерами из «Черной руки». Они-то и подговорили члена организации, несовершеннолетнего гимназиста, носившего по странному совпадению фамилию Принцип, убить принца Габсбургской династии.
Гаврило Принцип убил австрийского престолонаследника Франца Фердинанда и его жену, действуя вместе с членами организации «Молодая Босния» Неделько Чабриновичем, Трифко Грабежом и другими заговорщиками. Австро-венгерское правительство, подталкиваемое германским императором Вильгельмом II, использовало это убийство как предлог для предъявления Сербии 23 июля 1914 года ультиматума. Так выстрел Принципа в принца послужил как бы сигналом для начала первой мировой войны на нашей планете.
Какова же была дальнейшая судьба этого несчастного юноши? Как несовершеннолетнего, его не казнили, а приговорили к двадцати годам каторги. 28 апреля 1918 года он умер в тюрьме от туберкулеза.
После освобождения Сербии от австрийского владычества на месте сараевского покушения была установлена мемориальная доска. В апреле 1941 года в Сараево вступил последний завоеватель — Адольф Гитлер. Он сразу же приказал снять мемориальную доску, предупредив «мятежный» город. Он был уверен, что счеты с историей закончены. Чем это кончилось — всем известно. Вскоре вся страна поднялась на борьбу с завоевателями. А ныне народ Югославии чтит Гаврило Принципа как национального героя.
