Александр Жевахов - Кемаль Ататюрк
Французский военный комендант в Стамбуле генерал Пелле, ознакомившись с выступлениями Мустафы Кемаля, задумался: какова главная цель Кемаля — его идеи или завоевание власти?
Этот вопрос Пелле, удивляющий поначалу, не совсем неуместен. Анатолия далеко, а Стамбул полон самых невероятных слухов. По мнению Пелле, все в Стамбуле верят в восстановление султаната. В этой атмосфере единственной организованной силой остается старая партия «Единение и прогресс». Пелле считает, что юнионисты были бы готовы поддержать кандидатов-кемалистов, если бы гази гарантировал им определенное число избранных представителей юнионистов. Пелле располагает информацией о том, что Кемаль встречался с Кара Кемалем, лидером юнионистов Стамбула. Мустафа Кемаль никогда не упоминал об этой встрече; единственная известная версия — это версия Кара Кемаля и его друзей: гази якобы расспрашивал его о политических проектах «Единения и прогресса». Кара Кемаль якобы предложил ему возглавить партию, а Кемаль спросил:
— Хорошо, но как относятся к этому твои друзья?
— Я не знаю.
— Ну что ж, тогда узнай и сообщи мне, — якобы заключил гази.
Хотя официально считалось, что партия «Единение и прогресс» распущена четыре года назад, юнионисты благополучно пережили войну за независимость и сохранили солидные бастионы в Стамбуле, Трабзоне, Измире и Конье, а Кемаль должен был или уживаться с ними, или уничтожить их…
Тем не менее поездка Кемаля по Анатолии стала впечатляющей демонстрацией его идей. Не важно, если они не все принадлежали Кемалю, если многие из них высказывались ранее. В январе — марте 1923 года Мустафа Кемаль первым представил стройную совокупность идей, базирующуюся на национальном суверенитете, экономической независимости, развитии просвещения, приоритете науки и техники, социальном равенстве мужчин и женщин. Так был заложен фундамент кемалистской революции.
Подлинный фейерверк этих идей Мустафа Кемаль изложил еще 16 февраля 1922 года при встрече с журналистами, которая длилась пять с половиной часов — до трех часов утра. Кемаль принял прессу Стамбула: семь журналистов первого плана — консерватора, либерала, двух прогрессистов, одного юниониста, сопровождаемых двумя «неоанкариотами» — Якубом Кадри и Фалихом Рыфкы. Все они задавали вопросы гази, который присутствовал на встрече с Халиде Эдип и ее мужем Аднаном, назначенным представителем Анкары в Стамбуле вместо Рефета. Кемаль говорил обо всем откровенно и жестко: о мире, выборах, будущем Стамбула, Народной партии, политической жизни, об ответственности тех, кто вовлек Турцию в мировую войну, об экономическом развитии, о кочевничестве, об организации административного аппарата. Это была настоящая пресс-конференция, где гази столкнулся с прессой Стамбула, гордящейся своими традициями. Кемаль блестяще справился со своей задачей и даже сумел покорить аудиторию, четко отвечая на все вопросы. Этой ночью с 16 на 17 февраля 1922 года гази рискнул представить журналистам проекты, которые он сделает достоянием общественности гораздо позже.
В числе этих проектов были следующие: перенос столицы в Анкару, «новый город с блестящей перспективой», который «станет самым красивым городом мира»; отмена халифата, «символа исламского мира, а не турецкого»; светский характер общества, который он тщательно отличает от атеизма, несмотря на свое неприязненное отношение к ходжам, так как «наша нация набожная, ее религия — ислам; нельзя отвергать религию так, как коммунизм»; наконец, по вопросу об избрании женщин в Национальное собрание он всё время придерживается одного мнения: «Это произойдет».
Глава третья
ДАТА, НАИБОЛЕЕ ВАЖНАЯ В ИСТОРИИ МИРА
Покидая Анкару 14 января 1923 года, Кемаль знал, что предстоят исключительно важные, даже решающие дни для его страны и для него лично. Срыв переговоров в Лозанне усложнил обстановку, и возобновление их могло завершиться как войной, так и миром; ожесточенность политических противников может привести к ситуации, в очередной раз выигрышной для врагов родины. Мог ли он представить себе, какие личные потрясения уготовила ему судьба?
Мадам Латифе гази Мустафа КемальЕдва Кемаль прибыл в Эскишехир, первый этап его поездки, как получил телеграмму, отправленную из Измира его адъютантом Салихом: его мать Зюбейде умерла. В последние недели состояние здоровья семидесятилетней женщины ухудшилось, и только ее железная воля заставила Зюбейде отправиться в Измир, чтобы познакомиться с Латифе и умереть в этом освобожденном городе. «Я знаю, что мама умерла этой ночью, — признался Кемаль, — я видел сон, будто мы вдвоем прогуливаемся в поле, и вдруг налетел ураган и унес ее». Турки встречают смерть с достоинством, зная, что она неизбежна. И Кемаль просит Салиха похоронить мать со всеми почестями, которых она заслуживает, а сам продолжает поездку по Анатолии.
А в Измире печаль Кемаля разделяет Латифе. В течение месяца она окружала мать Кемаля заботой и вниманием. Она надеялась, что если мать оценит ее достоинства, то Кемаль не откажется жениться на ней. Трудно сказать, была ли Зюбейде действительно покорена современными взглядами и вкусами Латифе, ее властным характером.
Что касается самого Кемаля, то он сделал свой выбор. Через пять дней после похорон матери гази прибывает в Бурсу; он обедает в отеле, хозяйкой которого была семидесятичетырехлетняя француженка, мадам Бротт, прибывшая в Турцию с отцом полвека назад, чтобы создать прядильную фабрику. «Не собирается ли ваше превосходительство паша жениться в Измире?» — спросила любопытная мадам. «Да, я женюсь. Дата моей женитьбы зависит of графика моей поездки». Как это часто случалось с Кемалем, правда была несколько иной. Возможно, Кемаль знал точную дату свадьбы, но Латифе этого не знала. Какой же был для нее сюрприз, когда 27 января Кемаль объявил, что в ее распоряжении не больше сорока восьми часов, чтобы подготовиться к свадьбе! Итак, сорокадвухлетний гази собирается жениться на женщине, которая моложе его на восемнадцать лет и которую он знает около пяти месяцев. Живая, образованная, свободная, с изысканными манерами, влюбленная Латифе олицетворяла все то, что хотел бы видеть Кемаль в турецких женщинах. «Я хочу, чтобы турецкая женщина походила на американскую», — признался он в 1918 году в доверительной беседе со знакомой. С Латифе Кемаль испытывал ликование Пигмалиона, если бы тот добился всего, ничего не предпринимая. «Он женился на идеале», — комментировал один из свидетелей.
Этим же утром Кемаль произнес надгробную речь над могилой другого своего идеала. Прибыв в Измир, он тут же поехал на могилу матери. В присутствии сопровождавших его в поездке Кязыма Карабекира и Февзи и большой толпы Кемаль произносит поразительную речь, превращая Зюбейде в исторический символ, в жертву султанского режима: «В течение трех с половиной лет моя мать плакала дни и ночи, она практически ослепла от слез, а я не смог спасти ее из Стамбула… И вот мы встретились: ее тело мертво, но ее душа жива… Разумеется, я тяжело переживаю утрату. Но тем не менее кое-что смягчает мою боль и успокаивает меня. Да, режим, уничтоживший мою мать и родину, исчез навсегда. Моя мать покоится в этой земле, но национальная свобода не погибнет никогда».
