Геннадий Алексеев - Неизвестный Алексеев. Неизданные произведения культового автора середины XX века (сборник)
Дверь открылась. Опоздавший выскочил. Автобус снова тронулся. «Да, да, чудная была старушенция! – продолжал размышлять Д. – И неспроста она мне встретилась, неспроста!»
В автобус вошла молодая женщина с плачущим ребёнком. Дитя плакало очень громко, взахлёб, с подвывом, плакало так, как плачут очень несчастные, брошенные, никому не нужные существа.
– Не реви! – говорила женщина. – Ты слышишь, что тебе говорят? Прекрати реветь немедленно! Ишь разревелся! Ну что ты орёшь, как зарезанный! Ну что ты воешь, как пылесос! Горе мне с тобой! Не ори, говорю! Не ори!
Ребёнок плакал всё пуще, наполняя автобус своим громогласным рёвом.
– Да не кричите вы на него! – сказал женщине кто-то из пассажиров. – Лучше помолчите. И он тоже замолчит.
– Не учите меня воспитывать моего собственного ребёнка! – возмутилась женщина, но после умолкла, и ребёнок стал плакать потише. Потом он уже только хныкал и вскоре совсем успокоился.
«Страшная была карга, – думал Д. – И впрямь ведьма. Такими детей пугают, чтобы не плакали».
В автобус вошли трое людей средних лет, двое мужчин и одна женщина. Они не произносили ни слова, но усиленно жестикулировали. Лица их подёргивались, глаза блестели. Жесты были мелкими, быстрыми. В жестах было что-то необычное и неприятное. Иногда люди улыбались. Улыбки были похожи на гримасы, на какое-то кривлянье. Будто они кого-то передразнивали, кого-то хотели разозлить. Женщина села. Мужчины встали рядом. Женщина внимательно следила за движениями их рук. Её руки тоже непрерывно двигались.
Зрелище было странное. Оно напоминало кинематограф начала века. «Глухонемые!» – догадался Д. Ему вдруг стало совестно, что он всё слышит и умеет говорить. Он отвернулся, но вскоре не вытерпел и опять взглянул на глухонемых. Его разбирало любопытство, глупое, животное, непреодолимое и непристойное любопытство. С таким же чувством отдалённые предки Д. следили когда-то за процедурой публичной казни. Д. опять отвернулся, успев заметить, что глухонемая женщина собирается выходить.
В автобус влез изрядно захмелевший человек. Ноги у него подгибались. Голова его моталась из стороны в сторону. Пиджак был расстёгнут. Рубашка вылезла из брюк и висела некрасиво. Он хватался за поручни, стараясь сохранить вертикальное положение, и наваливался на сидящих пассажиров.
– Осторожнее, гражданин! – сказал ему кто-то.
– Да стойте же вы на ногах! – сказал ещё кто-то.
– Напились, так сидите дома! – произнёс ещё кто-то.
– Не хулиганьте! – крикнула какая-то пассажирка.
– Эк тебя развезло! – добродушно заметил какой-то пассажир.
– Дурачьё! – промолвил вдруг пьяный. – Чего вы тут расселись? Куда вы едете? Зачем? Вы думаете, что вы куда-нибудь приедете? Недоноски! Куда идёт этот автобус? Я вас спрашиваю – куда идёт этот автобус? Молчите! Едете, и не знаете куда! Живёте, и не ведаете зачем! Плывёте, и понятия не имеете, куда вас несёт течением! Трезвенники! Потребители общественного транспорта! Добропорядочные питекантропы! Образованные неандертальцы! Вы думаете, что если вы движетесь, ваше движение непременно имеет смысл!..
– Замолчите! – сказали пьяному.
– Прекратите! – крикнули ему.
– Высадить его надо! – сказал кто-то. – Пусть едет на такси!
– Таких не берут в такси, – произнёс кто-то.
– Так пусть топает пешком! – не унимался кто-то.
– Пешком ему не дойти, пешком он не может. Вы же видите, в каком он свинском состоянии, – продолжал кто-то.
– Так что же, мы должны его терпеть?
– Да, придётся его потерпеть.
– Ну это вы бросьте! Этого ещё не хватало! С какой это стати нам его терпеть?
Водитель, видимо, слышавший монолог пьяного, сказал в микрофон:
– Граждане! Не слушайте хулигана! Сохраняйте спокойствие! Автобус едет точно по своему маршруту!
– Я сам выйду, – сказал пьяный угрюмо. – Я сам не желаю ехать с вами в этом дерьмовом автобусе, в этой телеге, в этой колымаге, в этом катафалке! Я сам не хочу больше ехать по этому паршивому маршруту! Я сам вас навеки покину!
Сказав это, пьяный, шатаясь, стал пробираться к выходу.
– Не пускайте его! – крикнула какая-то сердобольная женщина. – Он же не доберётся до дому! Он же заблудится! Он же под машину попадёт!
– Не мешайте ему, пусть выходит, – сказал Д., – он хочет на свободу. Не попадёт он под машину. – А сам подумал: «Этот тоже что-то предчувствует, чего-то боится, чем-то озабочен, не иначе».
Дверь открылась. Пьяный выпал из автобуса на асфальт.
– Подождите, подождите! – закричали все шофёру. – Вы его задавите! Он под колёса угодит!
– Ну его к дьяволу! – крикнул шофёр в микрофон. – Я сейчас милицию позову! Он у меня в вытрезвителе переночует! Я ему, подонку, устрою сервис!
Пьяный медленно встал на четвереньки, потом поднялся во весь рост, погрозил кулаком автобусу и неверной походкой, колеблясь и спотыкаясь, побрёл прочь.
В автобус, кряхтя, влез маленький плешивый старичок с большой, дряхлой, ожиревшей от старости немецкой овчаркой. Собака стала тыкаться носом в ноги пассажирам. Кто-то сказал недовольно:
– Собак надо возить в намордниках!
– Она не кусается, – кротко сказал старичок. – Она за всю свою жизнь никого ещё ни разу не укусила.
– Мало ли что не укусила! – не умолкал недовольный. – А сейчас возьмёт и укусит! Кто знает, что у неё на уме! Развели собак! Проходу от них нет! И что в них хорошего? Жрут и гадят – только и всего!
– Нюся, иди сюда! – позвал старичок собаку, усаживаясь рядом с кабиной шофёра. Собака подошла и положила морду ему на колени. Морда была умная, добрая и печальная. «Старые собаки всегда печальны», – подумал Д., сочувствуя старику и его овчарке.
– Успокойся, Нюсечка, не нервничай! – тихо говорил старик, поглаживая собаке голову. – Успокойся, нам недалеко ехать, совсем недалеко. Через две остановочки мы выйдем.
– Вот именно! – сказал тот же недовольный. – Две остановки можно было и пешком пройти! Ишь взяли моду! Собак в автобусах возят!
– Нюся не совсем здорова, ей трудно ходить, – так же тихо произнёс старичок.
– Отстаньте вы от собаки! – не выдержал Д. – Она вас не трогает! Я бы на её месте вас искусал!
– А я с вами, гражданин, не разговариваю! – зашипел недовольный. – И очень хорошо, что вы не на её месте! Не то бы вы мигом очутились там, где положено!
Д. не ответил. Собака посмотрела на него с благодарностью. Старичок – тоже.
В автобус ввалилась компания весёлых, но, кажется, трезвых молодых людей с магнитофоном. Из аппарата неслась какая-то зверская музыка, ещё более оглушительная, чем рёв умолкнувшего младенца.
Музыка сопровождалась неумолчным и вроде бы беспричинным хохотом жизнерадостных и, видимо, вполне счастливых, юношей.
