Виктор Афанасьев - Рылеев
Константин Чернов 8 сентября 1825 года сделал Новосильцеву вызов. Секундантами Чернова были полковник Герман и Рылеев, Новосильцева — ротмистр Реад и подпоручик Шипов. Условия дуэли были самые тяжелые: дистанция восемь шагов с расходом по пяти; раненый, если он сохранил заряд, может стрелять; сохранивший последний выстрел имеет право подойти к барьеру и подозвать к барьеру противника. 10 сентября в 6 часов утра Чернов и Новосильцев выстрелили одновременно… Чернова, тяжело раненного в голову, Рылеев отвез на его квартиру в Семеновские казармы; Новосильцева, смертельно Раненного в бок, перенесли в ближайший трактир, где он и скончался.
Страдания Чернова продолжались около двух недель. Рылеев все это время дежурил у его постели. Умирающего навещали собратья по Северному обществу. Приходили и те, кто не был знаком с Черновым, например — князь Оболенский. «По близкой дружбе с Кондратием Федоровичем Рылеевым, — вспоминал он, — я и многие другие приходили к Чернову, чтобы выразить ему сочувствие к поступку благородному, через который он вступился за честь сестры… Вхожу в небольшую переднюю, меня встретил Кондратий Федорович; я вошел, и, признаюсь, совершенно потерялся от сильного чувства, возбужденного видом юноши, так рано обреченного на смерть».
22 сентября Чернов скончался. Рылеев составил записку о дуэли, очевидно — для петербургского генерал-губернатора графа Милорадовича. Считалось, что Рылеев — главная пружина в этом деле. «Рылеев, заклятый враг аристократов, — писал один мемуарист, — начал раздувать пламя, — и кончилось тем, что Чернов вызвал Новосильцева». Характерна преддуэльная записка Чернова, декабриста, который видел в этом конфликте социальную подоплеку: «Пусть паду я, но пусть падет и он, в пример жалким гордецам, и чтобы золото и знатный род не насмехались над невинностью и благородством души».
Похороны Чернова на Смоленском кладбище приняли характер декабристской демонстрации. «Ты, я думаю, слышал уже о великолепных похоронах Чернова, — писал Штейнгель Загоскину. — Они были в каком-то новом, доселе небывалом духе общественности. Более двухсот карет провожало, по этому суди о числе провожавших пешком». «Многие и многие собрались утром назначенного для похорон дня ко гробу безмолвного уже Чернова, и товарищи вынесли его и понесли в церковь, — писал Оболенский, — длинной вереницей тянулись и знакомые и незнакомые… Трудно сказать, какое множество провожало гроб до Смоленского кладбища; все, что мыслило, чувствовало, соединилось здесь в безмолвной процессии и безмолвно выражало сочувствие тому, кто собою выразил идею общую, которую всякий сознавал сознательно и бессознательно: защиту слабого против сильного, скромного против гордого».
Александр Бестужев, указывая на толпы людей, провожающие погибшего, «с радостным видом» говорил Батенькову, что «напрасно полагают, будто бы у нас еще общего мнения». Батеньков вспоминал, что эти похороны Бестужев «представлял в виде демократического торжества». Над могилой Бестужев произнес слова из Евангелия: «Наш брат Лазарь умер».
На похоронах Кюхельбекер собирался прочесть стихотворение Рылеева, написанное в день смерти Чернова, но Завалишин помешал ему сделать это. Иначе — могло бы возникнуть целое политическое дело, которое оказалось бы очень не ко времени для декабристов.
Некоторые исследователи считают, что стихотворение «На смерть Чернова» написано Кюхельбекером.
Как произведение Кюхельбекера напечатал его в своей «Полярной Звезде» за 1859 год Герцен. Однако уже издатель первого собрания сочинений Рылеева П.А. Ефремов (1872) оспорил авторство Кюхельбекера, так как располагал черновым автографом Рылеева, доказывающим, что поэт не переписывал, а сочинял это стихотворение, работал над текстом.
Это стихотворение — еще одна рылеевская «художественная прокламация», необыкновенной силы выпад против угнетателей:
Клянемся честью и Черновым:
Вражда и брань временщикам,
Царей трепещущим рабам,
Тиранам, нас угнесть готовым.
Нет, не отечества сыны
Питомцы пришлецов презренных:
Мы чужды их семей надменных;
Они от нас отчуждены.
Там говорят не русским словом,
Святую ненавидят Русь;
Я ненавижу их, клянусь,
Клянусь и честью и Черновым.
На наших дев, на наших жен
Дерзнет ли вновь любимец счастья
Взор бросить полный сладострастья —
Падет, перуном поражен.
И прах твой будет в посмеянье,
И гроб твой будет в стыд и срам.
Клянемся дщерям и сестрам:
Смерть, гибель, кровь за поруганье!
А ты, брат наших ты сердец,
Герой, столь рано охладелый!
Взнесись в небесные пределы!
Завиден, славен твой конец!
Ликуй: ты избран русским богом
Всем нам в священный образец;
Тебе дан праведный венец,
Ты будешь чести нам залогом.
Чернов выдвинут автором как русский герой, как патриот, как «священный образец» беспощадной борьбы с «питомцами пришлецов презренных», с временщиками, тиранами и «семьями надменными» — то есть оторвавшимися от народа надутыми аристократами.
6
В декабре 1824 года Рылеев «открылся как заговорщик» Николаю Бестужеву и принял его в Северное общество.
Николай Бестужев — старший брат Бестужева-Марлинского — окончил в 1809 году Морской кадетский корпус, был там преподавателем, потом участвовал в плаваниях: в Копенгаген (1815 году — по этому поводу написал книгу «Записки о Голландии», изданную в 1821 году) и во Францию (1817, 1824). В 1822 году ему было официально поручено писать историю русского флота. Бестужев — ученый (он печатает в периодике статьи по физике, экономике, он член Вольного экономического общества), художник (рисует акварелью, участвует в организации Общества поощрения художников и борется за. утверждение русского национального искусства), писатель — он много переводил (Томаса Мора, Байрона, Вальтера Скотта, Вашингтона Ирвинга и других писателей), сочинял рассказы, повести, басни, стихи, критические статьи, вел путевые дневники. Вяземский считал даже, что Николай Бестужев более талантлив как прозаик, чем его брат Александр. Николай Бестужев помещал свои произведения в «Сыне Отечества», «Благонамеренном», «Полярной Звезде», «Соревнователе просвещения и благотворения», выпустил несколько книг, был членом Вольного общества любителей российской словесности. В начале 1825 года он был назначен директором Адмиралтейского музея и, по сути, первым начал приводить его в порядок (там все было свалено в самом неприглядном виде). С декабря 1824 года Бестужев — капитан-лейтенант флота.
