Михаил Михалков - В лабиринтах смертельного риска
— Пройдемте со мной, господин капитан, — вежливо сказал унтер-офицер.
И вот мы пересекаем огромный двор, входим в помещение, поднимаемся на второй этаж. Дежурный по этажу лейтенант подводит меня к какой-то двери.
— Пожалуйста, господин капитан, располагайтесь. Это ваша комната. Здесь вы будете один.
— А где же все?
— На встрече Нового года, господин капитан. Хотите туда? Это совсем рядом, могу вас проводить.
— И что же там сейчас — пируют и красуется елка?
— Нет, елки, к сожалению, нет, но зато приглашен весь женский медицинский персонал местного военного госпиталя. Есть симпатичные женщины, — улыбнулся лейтенант.
— Устал. Только с поезда. Буду отдыхать.
— Как вам угодно.
Я вошел в комнату, разобрал постель, разделся, лег и заснул.
Разбудил меня голос:
— Капитана Мюллера требует генерал! — В дверях стоял майор, дежурный по штабу.
Вскакиваю как ошпаренный.
— Я сейчас!
— Я провожу вас, — сказал майор и вышел в коридор.
И вот я в генеральском кабинете.
— Хайль Гитлер! — вскидываю правую руку. — Господин генерал, разрешите доложить! Капитан Мюллер из госпиталя № 2148 прибыл в ваше распоряжение.
Мои документы, которые по прибытии сдал дежурному, разложены на генеральском столе. Стою, сохраняя собранность и спокойствие. «Главное — самообладание!» Волнение выдает левое веко, оно почему-то начинает дергаться.
А генерал, не торопясь, вставляет в глаз монокль и сквозь него начинает методически изучать мои документы. Холодный пот прошибает меня. Потом обдает жаром. В горле возникают спазмы. «Главное — самообладание!» — инструктирует мозг. Смогу ли ответить на все вопросы? Ноги постепенно становятся ватными.
— Присаживайтесь, капитан! — говорит генерал и одним движением века смахивает монокль, который, качаясь, повисает на черном шелковом шнуре. Теперь я вижу его глаза, спокойно обозревающие меня и мои награды.
— Так, значит, вы прямо из госпиталя?
— Так точно, господин генерал!
— Где воевали? — спрашивает он, снова вдевая монокль и перебирая мои документы, словно что-то разыскивая среди них.
— В Курляндии, господин генерал, — только что сев, я снова пытаюсь встать.
— Сидите, сидите. В какой же дивизии воевали?
— В танковой дивизии СС «Мертвая голова», господин генерал.
— А почему же вы так рано приехали в часть? Ведь ваш отпуск еще не окончился. — Он снова сбрасывает монокль, а у меня дрожит веко.
— Господин генерал! Дюссельдорф разбомблен, тысячи жертв… (Я делаю скорбную мину.) Вряд ли мои сестра и мать… Я не был в Дюссельдорфе, боялся узнать самое страшное. Я снял отдельный номер в частном пансионе в Польцине, где находился госпиталь, и, пробыв у хозяйки дней сорок, выехал в часть.
— Да, Дюссельдорф почти полностью разрушен. Сильно разрушен и Кёльн. Это — национальная трагедия… Но вы — офицер. Ваш отпуск еще не кончился, а вы опять — в строй!
Тут я вскакиваю с места, бухаю напрямик:
— Служу Великой Германии и моему фюреру! Хочу скорее на фронт, господин генерал!
— Садитесь, садитесь. Одобряю ваше желание, капитан. Ценю ваше патриотическое настроение. Но все же было бы разумнее побыть в расположении части вне службы еще некоторое время. Отдых — ваше вполне заслуженное право.
— Благодарю, господин генерал!
— Я назначу вас командиром танковой роты. И пока оформление пройдет все инстанции, вы присмотритесь и отдохнете еще с недельку. Согласны?
— Тронут вашей любезностью, господин генерал!
— Вы свободны. — Монокль вылетел из глаза, генерал опустил на мои документы свою подагрическую, с узловатыми пальцами руку.
И вот под моей командой два молоденьких лейтенанта, унтер-офицер, фельдфебель и денщик. И есть несколько дней, в течение которых я смогу освоиться с новой должностью.
Через неделю я принял на плацу танковую роту. Под звуки фанфар во двор вышел генерал. Командиры рот по очереди подходили к нему с рапортом, среди них был и я.
С этого времени ежедневно на открытом «оппель-капитане» я ездил в поле на танкодром с группой офицеров высшего ранга, чтобы проводить занятия, учебные стрельбы, тренироваться в выполнении боевых задач танковых экипажей в зимних условиях. И конечно, как и следовало ожидать, делал одну за другой непростительные ошибки.
И вот я снова стою навытяжку перед генералом.
— Скажите, капитан, хорошо ли вы вникаете в значение научного труда нашего фюрера «Майн кампф»?
— Конечно, господин генерал.
— Тогда почему же на политзанятиях в вашей роте это гениальное произведение читается не вами лично, а вашим лейтенантом?
«Майн кампф» я заранее прочел. Она написана от первого лица, состоит из рассказов о детстве, юности и зрелых годах фюрера. В ней — бесконечные рассуждения о немцах, о «высших» и «низших» расах, о капиталистах и рабочих, о евреях, о сифилисе и проституции. «Высшая цель арийца — блюсти чистоту крови, — изрекает Гитлер. — Государство — это организованная аморальность». Многие философские и политические суждения автор заимствует у Ницше, Шпенглера и Шопенгауэра. Культ силы и войны — основа гитлеровских теорий.
И вот генерал интересуется тем, почему я сам не читаю эту книгу на политзанятиях (к слову сказать, при чтении обычно присутствовал майор из штаба части). Я смотрю на монокль генерала, и ответ приходит неожиданно:
— Простите, господин генерал, но у меня из-за контузии плохая дикция. А такое произведение надо уметь донести до аудитории. Я нахожусь тут же рядом и всегда готов ответить на любой вопрос.
В следующий вызов претензии генерала были уже посерьезнее.
— Мне не нравится, — сразу начал он, — что вы, боевой офицер, нарушаете устав и разлагаете вверенную вам роту тем, что вместо положенного числа увольнений в субботу у вас почти вся рота шляется по городу, а фельдфебель постоянно пьян. Вы понимаете, капитан, чем это все может кончиться? Из-за своей мягкотелости вы теряете авторитет не только в глазах подчиненных, но и в глазах командования. Чтобы это было в последний раз! Вы свободны! Я повторяю, чтобы это было в последний раз!
— Слушаюсь, господин генерал!
Но когда я получил третий вызов в неурочный час, то понял, что испытывать судьбу больше не следует и лучше, пока не поздно, сматывать удочки.
За час до разговора с генералом я вышел в коридор, посмотрел расписание поездов, висевшее над столом дежурного по этажу лейтенанта, и нашел нужный мне поезд.
Расчет был такой: ехать не в сторону фронта, а несколько остановок на запад, в сторону Германии. Это для меня безопаснее. Я знал, что поезда на запад идут переполненные до отказа. В суете и неразберихе легче затеряться. А о том, что я буду делать после того, как покину поезд, я пока не думал, обстановка сама подскажет…
