Федор Раззаков - Самые красивые пары советского кино
Стефанию, маму Ларисы, до сих пор трясет от «мушкетеров». Отец девушки был директором пивного завода, очень крупная фигура во Львове. Картины ее дяди выставлялись в Историческом музее в Москве. В семье царил достаток. А тут какой-то Миша со шпагой и шляпой! Лариса из-за съемок школу бросила и уехала в Одессу. Стефания даже режиссеру написала: верните мне дочь. Девчонке же все было нипочем. Для нее Боярский был приключением, серьезных шагов она от него не ждала. Только после этих абортов ей пришлось лечиться три года, чтобы нормально родить! Город у нас маленький, все сразу про это узнали. Боярский очень к ней привязался.
Соседи Лары рассказывали, что актер по ночам орал песни на лестничной площадке у дверей ее квартиры. Он такой был разудалый и веселый – как его д’Артаньян! Однажды шел Миша подшофе по улице и стал приставать к какой-то девушке: вы мне нравитесь, давайте прогуляемся. Я – известный актер, мушкетера играю. Бедняжка еле от него отбоярилась. Прошло 30 лет, девушка стала журналисткой и в прошлом году пришла на площадку брать у Боярского интервью: «Не помните, Михаил Сергеевич, как на улице ко мне приставали?» Боярский рассмеялся, развел руками: ну, извините. Вот такой я был заводной».
После этого интервью журналистка «ЭГ» отправилась к Ларисе Ханько (Джаркас), чтобы найти подтверждение услышанному. Интервью получилось коротким. Лариса сообщила: «У меня замечательный муж. Не хотелось ворошить события 30‑летней давности. Если скажу да, то будет нечестно по отношению к супругу, скажу нет – это будет неправда. Я всегда помнила Мишу, по сей день его люблю… И дети… да, трое…»
Фильм «Д’Артаньян и три мушкетера» вышел на экраны страны в конце декабря 1979 года. Его успех был по-настоящему грандиозным. Песня «Пора-пора-порадуемся…» мгновенно стала национальным шлягером и звучала чуть ли не ежедневно изо всех окон по всему Советскому Союзу – от Москвы до Камчатки. Был записан специальный клип на эту песню (его крутили по ТВ), в котором Боярский впервые появился во всем черном – черной водолазке, черных брюках, черном пиджаке, черной шляпе. Отныне только таким он и будет восприниматься публикой. Для миллионов советских женщин Боярский превратился в идола. Многие из них приезжали к нему в Ленинград, дежурили в подъезде его дома, донимали звонками, ложились под колеса его автомобиля. Он рассказывал, что иногда они так допекали его, что он их бил и даже бегал за ними с ножом. А вот что говорит по этому же поводу его жена Лариса Луппиан: «Тогда пройти с Мишей спокойно хоть несколько шагов было невозможно. Девицы сторожили в подъезде, исписали там своими «признаниями в любви» все стены, телефон трезвонил круглые сутки. И никакая милиция оградить нас от всего этого не могла. Появились с Мишиным портретом сумки, кошельки… На концертах – столпотворение…»
Между тем 27 июня 1979 года едва не стало последним днем в жизни Боярского. В тот день утром он приехал поездом «Красная стрела» из Ленинграда в Москву, чтобы участвовать в съемках фильма «Сватовство гусара». С киностудии «Мосфильм» группа направилась в Подмосковье на натурные съемки: Боярскому, который играл бравого гусара, предстояло гарцевать на лошади. Он сидел на переднем сиденье автомобиля, который вела художник фильма, и всю дорогу предвкушал удовольствие от предстоящей верховой езды, да еще в компании с такой партнершей, как Елена Коренева. Увы, его мечтам в тот день не суждено было сбыться. Где-то на полпути, когда Боярский задремал, убаюканный быстрой ездой, на их полосу внезапно выскочил легковой автомобиль. Видимо, женщина-водитель не справилась на мокром асфальте с управлением. Два автомобиля столкнулись лоб в лоб. В итоге Боярский очнулся только в больнице: у него обнаружили сотрясение мозга, повреждение позвонка, почек… Травмы были настолько серьезными, что врачи запретили ему двигаться. Он так и пролежит почти без движения целый месяц. Жена приезжала к нему каждые выходные, несмотря на то, что была беременна. Но даже ее присутствие совершенно не влияло на наплыв в больницу поклонниц Боярского – они приходили туда толпами. Однажды прямо при Ларисе в палату зашли две девушки, сели напротив, а потом внезапно обратились к Боярскому: «Спойте, пожалуйста».
Вспоминает Л. Луппиан: «Поклонницы не страшны, страшен роман! Но мне кажется, Миша настолько ленивый в душевном плане, что не стал бы тратить свое драгоценное время на ухаживания. Он человек трудолюбивый и целеустремленный, а потому предпочитал работать. Никогда не боялась отпускать его на съемки с красивыми актрисами – я же видела, как он ко мне относится! Знала, что в него влюблена вся страна, но ревности у меня не возникало. Даже если что-то и было, он мне никогда об этом не рассказывал. А я и не пыталась узнать. Странно, но даже анонимных звонков от «доброжелателей» типа: «А ваш муж с актрисой В. такой роман закрутил!» – не было».
24 января 1980 года у Боярского и Луппиан родился первенец – сын Сергей. Поскольку жить втроем в тесной комнате общаги было невозможно, молодые временно разъехались: Лариса с сыном переехала в коммуналку к маме, Боярский – к своим родителям. Встречались урывками в своей прежней комнатке, и только когда сыну исполнился год, они наконец получили отдельную квартиру. Помогла слава Боярского, которая к тому времени достигла уже заоблачных высот. Его чуть ли не круглосуточно показывали по «ящику» (в неизменных черных костюме и шляпе), он снимался в нескольких фильмах одновременно. На почве славы, кстати, у него начались проблемы с алкоголем. Артист вспоминает:
«В первый раз я выпил рюмку водки еще до школы. Батюшка мой, Сергей Александрович, любил это дело. Ну, я и попросил попробовать. А он, ничтоже сумняшеся, протянул мне рюмку водки. Я так думаю, чтобы отбить охоту. Однако все вышло наоборот.
В 13–14 лет я выпивал зараз по пять стаканов водки. Но пили мы тогда не потому, что хотелось, а от идиотизма…
В театре вся ночь была моя, но после спектакля до восьми утра меня лучше было не трогать. Пока разгримировались – одну рюмку приняли, спустились в буфет – другую, пошли в ресторан – третью, потом домой к кому-нибудь. Там разговоры о спектакле – творческие разговоры, хорошие, не просто черная пьянка, а скорее нормальное, благородное гусарство. Так что принимали мы каждый божий день. Я вообще не умею пить по пятьдесят-сто граммов – мне это неинтересно. И потому всегда пил до тех пор, пока мог это делать. А останавливался, лишь когда больше уже не влезало. Отхлебывал я много. Три-четыре бутылки водки в день для меня были нормой. А вообще мой рекорд – четырнадцать бутылок за день!»
