Лея Трахтман-Палхан - Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву
Когда наконец пришло время забрать Изика из больницы, случилось трагикомическое происшествие. Я сидела в коридоре и вместе с другими родителями ждала, когда приведут детей, подлежащих выписке из больницы. Медсестра привела группу детей примерно одного возраста с Изиком. Родители бросились к ним и стали разбирать деток. Я тоже подошла к ним, но, не найдя Изика, опять села, подумав, что привели не всех. Дети и родители быстро разошлись, и посреди коридора остался только один очень худенький мальчик с совершенно бескровным лицом и остриженной наголо головкой. Он как-то странно смотрел на меня, а потом подошел, дернул за юбку и произнес тихим голосом: «Мама». И сердце мое упало, я узнала Изика, подхватила его на руки и стала его целовать, обливаясь слезами. За сорок дней Изик так похудел, так изменился, что я даже не узнала его. Какой ужас! Не узнать своего родного сына!
Зарплаты Михаила катастрофически не хватало, и я начала подыскивать работу. Найти работу в то время было намного проще, чем найти или, вернее, добыть место в детском саду, а без этого я работать не могла, так как не с кем было оставить Изика. Получался заколдованный круг.
Как-то соседка, с которой у меня были хорошие отношения, сказала, что в детском саду при кирпичном заводе, расположенном недалеко от нашего дома, уволилась заведующая, и руководство завода срочно ищет ей замену. При этом она многозначительно добавила, что директор завода еврей. Собрала документы и в тот же день пошла на кирпичный завод. Директор действительно был евреем, я даже фамилию его запомнила – Пенсон. После совсем короткой беседы он сказал, что я его устраиваю, и направил меня в отдел кадров. Директор даже не посмотрел мои документы. Тогда я подумала, что он очень занят и спешит поскорей меня выпроводить. И только позже я узнала, что дело было не в этом. Прежняя заведующая детским садом чем-то уж очень допекла директора, и он спешил от нее избавиться. В общем, я подвернулась очень вовремя, и меня сразу приняли на должность заведующей детским садом.
Моя предшественница с мужем и двумя дочерьми жила в заводском поселке кирпичного завода. Поселок был небольшой, и все знали друг о друге все. Поэтому трудно было скрыть от соседей тот обильный ассортимент дефицитных продуктов, который всегда был у них дома. Все, по крайней мере многие, знали, что заведующая ворует у детей продукты. Слухи дошли до руководства завода, и ее уволили. Хотели даже подать на нее в суд, но отец этой женщины был каким-то высокопоставленным чиновником районного масштаба, и дело удалось замять.
Это было в июне 1949 года, в самые черные времена махрового антисемитизма. В самой Москве меня конечно же на эту должность бы не взяли. А здесь, уже за кольцевой дорогой, начиналась Московская область, и нравы были поумеренней. И что удивительно, почти треть руководства завода составляли евреи. Кроме директора, евреями оказались главный инженер завода, главный бухгалтер и несколько начальников цехов.
Между прочим, когда соседка сообщила мне о национальном происхождении директора, я не очень-то обрадовалась, так как еще в эвакуации смогла не раз убедиться, что еврейская солидарность очень часто для многих евреев – пустой звук.
В этот раз директор-еврей меня приятно удивил, но все-таки, скорее всего, он принял меня не за мою национальность, или скажем так: не только за национальность. Ну конечно же мог и не принять. А вообще-то это был коммунист с дореволюционным стажем, который, вероятно, еще сохранил крохи веры в коммунистические идеалы, а может быть, и следовал им.
Пенсон был уже пожилым человеком невысокого роста, с очень добрым лицом. И он действительно делал добро; по крайней мере, для нас он сделал немало хорошего. Директор не только принял меня на работу и всегда относился ко мне с уважением, но и через какое-то время по моей просьбе он принял на завод Михаила на должность главного механика.
У меня абсолютно не было никакого понятия, что такое должность заведующего детским садом. Весь мой опыт работы исчерпывался несколькими неделями, которые я проработала в детском саду в самом начале войны.
Конечно, самым важным в моей будущей работе мне представлялся тот факт, что Изик будет посещать мой детский сад, и мы оба будем сыты. Но бесспорно, и сама работа была очень важна для меня. А работа эта была очень ответственной и довольно тяжелой. Рабочий день начинался в восемь часов утра, а заканчивался в восемь вечера, то есть те же двенадцать часов, что и в эвакуационном Томске.
На кирпичном заводе работало очень много женщин, я бы сказала, они составляли большинство. Это была изнурительная ручная работа. Особенно трудно приходилось на сушке кирпича. Мокрые, тяжелые кирпичи из специальной глины нужно было быстро укладывать вручную на движущуюся ленту транспортера, подающего кирпичи в огромную сушильную печь. В цехе было жарко и пыльно, постоянно висел запах гари, дышалось с трудом, так как вентиляция работала очень плохо. Даже на погрузке кирпича в грузовые машины работали женщины. Мужчины были в основном только начальниками.
Большинство этих несчастных, больных, замученных женщин были вдовами, мужья которых погибли на войне. Рассчитывать им было не на кого, поэтому, чтобы как-то прокормить себя, а, как правило, еще и детей, нужно было так каторжно работать.
Среди них встречались и матери-одиночки, у которых официальных мужей вообще не было, а дети рождались от внебрачных связей. Дети были, так сказать, незаконными, и государство платило таким матерям мизерные пособия, прожить на которые было конечно же невозможно. В моем садике именно такие незаконнорожденные дети и составляли большинство.
Как-то раз я встретила родственника бывшей заведующей, которого звали Беня. Он тоже работал на заводе. Я с ним почти не была знакома. Поселок наш был небольшой, и мы, конечно, встречались, но даже не здоровались. И вдруг он остановил меня и неожиданно сказал: «Ведь я тоже еврей». И начал говорить на иврите, да так чисто, что я от удивления не знала даже, что сказать. Откуда он знает иврит, я так и не выяснила, но что он оказался подлым человеком, убедилась очень скоро.
Дело в том, что увольнение его родственницы, бывшей заведующей садом, привело к резкому ухудшению продовольственного снабжения всей семьи, к которой он относился. И Беня решил мне отомстить, как будто я была виновата в увольнении этой женщины. Он стал на всех перекрестках поливать меня грязью, рассказывать всякие небылицы, и я начала остерегаться и избегать его.
В тот период во мне бурлила энергия, и я бралась за все. Добилась, чтобы в здании детского сада провели основательный ремонт, так как до ремонта дом имел ужасный вид. Детскую мебель в те годы производили в мизерных количествах, и добыть ее было практически нельзя. Я долго ходила по заводскому начальству, и завод все-таки изготовил мебель для садика своими силами. Хлопот было много, но работа мне нравилась, и эти хлопоты приносили удовольствие.
