Николай Окунев - Дневник москвича. 1920–1924. Книга 2
Вот эти го-го-го и «Аркадии» открывают, и на лихачах катаются, и о здравии раба Владимира свечечку стотысячную поставят.
Щедрин, Успенский и Островский живехоньки, а Подъячева — только их подъячие описывают, — не более!
13/26 ноября. Обнародован декрет Совнаркома о выпуске новых денежных знаков под наименованием «Государственные денежные знаки РСФСР образца 1922 г.», причем рубль этого знака приравнивается к 10.000 р. кредитных билетов расчетных знаков всех прежних выпусков. Новые знаки выпускаются достоинством в 50 к., 1, 3, 5, 10, 25, 100, 250, 500 и 1.000 р.
14/27 ноября. Представитель советской республики в Германии тов. Крестинский был принят Имперским Канцлером Виртом, а потом представлялся самому президенту Германской республики Эберту. С обеих сторон были напыщенные дипломатические речи. О всем этом советские газеты тиснули жирным шрифтом. В тех же нумерах маленьким шрифтом воспроизведен один из новейших декретов Совнаркома об установлении акциза на табачное дело. Табак обложен до 38.000 р. за фунт. Папиросы 54.000 р. за 1.000 шт., сигареты 75.000 р. за 1.000 шт., сигары 150.000 р. за 1.000 шт. И даже не пощадили папиросную бумагу, и ее обложили в 4.000 р. за 1.000 листов. Об махорке, однако, в декрете ничего не сказано, значит еще покурим! (Папирос, за исключением так называемых «фабрики Чужаго», я уже не курил с год.)
18 нояб./1 декабря. Снега нет как нет, а морозы доходят уже до 14°. И при таких морозах хожу в одних ботинках, так как калош не имею. (Они уже 325.000 р. за пару, а валенки дошли до 400.000 р.) И ничего! Как-никак, а революция скоро кое к чему приучает. Многого за 50 лет предшествующей жизни не умел, или не переносил, а вот теперь приходится, и Господь пока что хранит.
Жутко читать корреспонденции из голодающих губерний. Вот, например, в Усть-Медведицком округе голодающих 100.000 чел. В некоторых станицах ободрали на деревьях всю кору. В Николаевском Уезде варят студень из сырой кожи. Осенью выгрызли всю траву в полях, ели сусликов, теперь принялись за кошек и за падаль. Собирают кости (какие?) и варят их в пищу. Воруют друг у друга последних лошадей и режут. Смертность от голода увеличивается с каждым днем.
Новейшие «финансисты» все обсуждают объявленный выпуск новых бумажек с двузначными достоинствами. Сулят от этого какой-то просвет. Никто по-обывательски этому не верит, да и разбираться в таком вопросе не хочет, относя его к обыкновенным советским экспериментам, которые, вообще, никаким кредитом у людей взрослых не пользуются. Самое важное во всей этой финансовой «воде» — предупреждение «всурьез», что это не девальвация, а «деноминация». Так и запишем: деноминация. (Что-то в этом слове демоническое или динамитное. А впрочем, так это все не интересно, что не хочется и в словарь заглянуть, чтобы перевести его не дурачась.)
Продолжая записывать «похождения» своего сынка, должен отметить, что на днях он поступил на службу в Народный Комиссариат Земледелия (Наркомзем) в качестве какого-то «уполномоченного» и в это же время продолжает учиться медицине, и даже вчера, к его собственному удивлению, сдал какой-то экзамен по гистологии. И голодал же он до Наркомзема со своей гистологией! Картошка, хлеб, махорка и чай, а чего остального — разве где у «сродников-спекулянтов» перехватит; да и то не часто. Нечего сказать — проходит настоящую школу жизни, — не чета своим родителям!
25 нояб./8 декабря. Подсыпало немного снега, так что легковым извозчикам с третьего дня явилась возможность запрячь своих лошадей в саночки. Впряглись в них и советские «берендеи», перевозя на свои квартиры дровишки, картошку и прочее такое, что только удастся купить или «стяжать». В последнее время вообще много «покупается». С 1-го ноября (а в иных учреждениях «по ошибке» и с 1-го октября) стали раздавать миллионные жалования, — «приблизительные» или «приближающие» к прожиточному минимуму. Так, например, мне по новому тарифу причиталось за ноябрь получить жалования 2.050.000 р., но получил я пока что 1.004.500 р., ибо вычли 20.500 р. в союз и не додали 1.025.000р., которые оставлены в обеспечение уплаты за те платежи, которые причтутся с меня за разные выдачи натурой. И выдали даже, неожиданно для меня, очень щедро, а именно: шевиотовую английскую пару, американские штиблеты, каракулевую шапку, теплые рукавицы и две пары белья. На старые деньги такая штука обошлась бы самое дешевое в 85 р., а посчитаешь на нынешние — пожалуй перевалит за 2 миллиончика. Если сосчитать еще, что были уже выдачи мукой, маслом, сахаром и другими продуктами (по мелочи), то выйдет, что получать деньгами совсем невыгодно.
Удивительное семячкогрызение! Все «загрызли». Вчера поймал на этом деле одну знакомую даму из бывшего «общества»… — «И вы?!» — «Что поделаешь — мода такая!» (и на ушко прибавила: «революция началась подсолнухами, и кончится тем же!»)
Воровство процветает. Проникло оно и в храмы Божии. То и дело слышим об ограблении их. Тащат, конечно, преимущественно «драгоценное», таскают и по мелочам. В одной церкви (у Ржевской Б. М. на Пречистенке) во время литургии кто-то ухитрился стащить с жертвенника серебряное блюдечко. Еще это происшествие дало повод местному священнику тут же в алтаре переругаться с приглашенным из Храма Спасителя протодьяконом Григорьевым. «Отец протодьякон, а где же блюдечко?» — «А я почему знаю.» — «Но ведь оно сейчас тут было!» — «Так что же по-вашему — я, что ли, его взял?» Раздосадованный батюшка тут и ляпни тоже: «А я почем знаю!» Протодьякон побагровел и рявкнул: «Ах ты сволочь эдакая! Да я почти каждый день приглашаем в храмы по всей Москве, так что же я: хожу туда воровать церковную утварь, что ли?» После чего сейчас же снял свое облачение и ушел из храма, может быть, не закончив своих обязанностей по регламенту.
Конечно, отец протодьякон тут не при чем, но все-таки кража эта — факт, и проделана она кем-нибудь из прислуживающих за божественными службами, вроде мальчиков, раздувающих и подающих кадило и выходящих со свечами. Ох уж эти нынешние «мальчики»!
С Финляндией снова «заворошка». Пока идет «нотная» переписка, того и гляди завоюют с ней. Сегодня пишут, что в Питере состоялось чрезвычайное заседание петроградского совета, на котором главком С. Каменев доложил, что Савинков перебрался из Польши в Финляндию и организовал вербовку добровольцев для вторжения в Карелию. В начале октября они уже под командой финского офицера Таконена перешли границу. А по Финляндским нотам видно, что карельский народ сам восстает против советской власти. В конце концов выйдет, что паны (Финляндия и Советская Россия) подерутся, а у хлопцев (Карелия) чубы болят.
