Чарльз Рууд - Русский предприниматель московский издатель Иван Сытин
А как же работал 68-летний предприниматель, привыкший к свободе действий и автомобилю с личным шофером? Сытин называет себя «подотчетным исполнителем» обязанностей. Каждое утро он выходил из дому и, пройдя пешком пять с лишним километров, являлся к семи часам в типографию, где проводил полный рабочий день. Там он «обязан» был встречаться пять раз в неделю с представителем Госиздата и «получать указания, что печатать, в каком количестве, какого качества». Все заказы Сытин исполнял вовремя и «только по указанию Госиздата»[562]. И не его вина, дает он понять читателям своих воспоминаний, что Боровский все же уволил его из типографии на Пятницкой.
Но ведь национализация с самого начала входила в планы властей, поэтому стоит лишь удивляться, что Сытин так долго продержался в должности директора. Капиталисту, будь он хоть трижды исполнительный, было не место в сфере, формирующей общественное мнение. И вот в декабре 1919 года Сытин в последний раз вышел за ворота своей типографии на Пятницкой. Вероятно, он живо вспомнил, с каким воодушевлением переезжал сюда со своим делом каких-нибудь сорок лет назад, а случись ему вновь оказаться здесь, он увидел бы на комбинате новую вывеску: «Первая Образцовая типография» – это название сохранилось и поныне[563].
Сытин коротко подвел черту: «[Воровский] сказал, что сожалеет, что не может в дальнейшем работать со мной. Так мы расстались». Формально Сытин пока еще оставался владельцем типографии Маркса в Петрограде и типографии Коноваловой в Москве, но у него отняли главное его детище, плод многолетних трудов и даже не сочли нужным поблагодарить.
В начале 1920 года, по-прежнему располагая определенным капиталом, Сытин решил обратиться в Госиздат с новым предложением. При нехватке бумаги, машин и печатников, написал он в официальном письме, «почти невозможно в пределах наших границ» удовлетворить спрос на книги. Поэтому Сытин просил отправить его как частное лицо в Финляндию «с целью организации там печатания учебников и других культурно-образовательных произведений печати, исключительно разрешенных и одобренных Гос-м Издательством и Наркомтрудом». Сытин надеялся также изучить на месте «возможность отправки бумаги в Москву»[564].
Эта поездка так и не состоялась. Правда, Воровский примерно в те же дни ушел из Госиздата, но приведенные ниже слова нового директора О.Ю. Шмидта говорят о том, что он относился к Сытину не менее враждебно: «Мне больно это сказать, но этот большой работник, на которого возлагались определенные надежды… гораздо более вредит нам, чем помогает»[565]. В декабре того же года Шмидт национализировал еще одно сытинское предприятие – бывшую типографию Маркса в Петрограде, которую Сытин на своем юбилее обещал принести в дар народу.
С этой потерей Сытин примирился заранее, но вот следующая акция застигла его врасплох: Госиздат самочинно захватил его склады готовой продукции, хотя Ленин обещал в свое время, что хранящиеся там книги останутся их прежнему владельцу и он сможет сам распродать их. Сытин вновь прибег к помощи Ленина и вскоре получил обратно не только свои книги, но и право реализовать их через букинистические магазины, по-прежнему находившиеся в частном владении, а также через небольшой книжный магазинчик, который будет позволено открыть в Москве его сыну Ивану. Это подтверждает и дочь Дорошевича Наталья Власовна, которая в начале 1921 года ненадолго заезжала к Сытину[566]. Ей было тогда пятнадцать лет, она направлялась в Петроград на поиски отца. Так вот Сытин сказал ей, что ему обещали разрешение на продажу всех изданных им книг, хранящихся на складе. Еще он добавил, что дела его, вроде бы, пошли на лад.
Что касается судьбы Натальи, то до мая предыдущего года она жила с отцом на юге, а потом Дорошевич возвратился в Петроград, чтобы отыскать свою вторую жену актрису О.Н. Мицкевич. По словам Натальи, когда Дорошевич добрался до своей петроградской квартиры, на дверях еще висела табличка с его фамилией; однако на стук ему открыл незнакомый мужчина, одетый в его вещи, а Мицкевич объяснила, что в жизни ее произошли перемены, так как она считала его погибшим, и даже отказалась приютить. Вместо этого она пристраивала Дорошевича в разные ночлежки, где он окончательно подорвал здоровье.
Сытин каким-то образом узнал о мытарствах Дорошевича и написал о них Наталье. Та при первой возможности выехала на север, пересаживаясь с одного промерзшего поезда на другой, добралась кое-как до Москвы и пришла к Сытиным, где се напоили кофе и накормили пирожками с мясом. Под впечатлением той встречи Наталья вспоминает, что «Сытины были вообще люди черствые, сдержанные и относились к явлениям с точки зрения того, какую пользу можно было из них извлечь». Для голодного времени Сытины жили, на ее взгляд, вполне благополучно (подали ставший редкостью кофе в серебряном кофейнике), и она была неприятно удивлена тем, что они не предложили больше никакой помощи ни ей, ни ее отцу. Обмолвившись о книгах, которые он собирается продать, Сытин сказал также, что работает по заказам и помогает оснащать типографию «Известий».
Наталья Власовна отправилась дальше и в одной из убогих лечебниц холодного, унылого Петрограда разыскала своего отца. «Элегантный, красивый мой отец… лежал на этой ужасной кровати, привязанный к ней длиннейшими рукавами какой-то удивительной сорочки. Возле него сидела седая, растрепанная старуха и из ржавой жестяной плошки кормила его жидким перловым супом. Он поднял на меня какие-то желтые, измученные, бессмысленные глаза и сказал: «А вот, наконец, и ты… Поесть чего-нибудь принесла?» Не в силах побороть болезнь, Дорошевич умрет в следующем году.
Будучи в Москве, Наталья верно угадала, что Сытин полностью посвятил себя государственной службе, но она не могла знать, сколь существенный поворот происходит в стране – существенный как для Сытина, так и для большевиков. Уже летом Ленин поручит Сытину ехать в Германию для выполнения важной экономической миссии.
Явной перемена погоды стала в марте, когда X съезд Коммунистической партии одобрил ленинскую новую экономическую политику, допускавшую существование частной собственности и свободного предпринимательства. Это был первый шаг правительства в стремлении вырваться из дипломатической и экономической изоляции (вызванной отчасти безвозмездной национализацией материальных ценностей, которыми владели в России иностранцы). Другим шагом могло, похоже, стать претворение в жизнь давнишнего сытинского плана – найти иностранных партнеров и с их финансовой помощью построить большую бумажную фабрику на реке Кеми. Еще в декабре предыдущего года Сытина вызвали в Главное управление по производству бумаги и обсуждали с ним хронический дефицит бумаги в стране. Всей душой желая быть в гуще дел и, быть может, поощряемый сверху, Сытин представил Ленину наметки своего кемского проекта в письме, которое начинается со страстной мольбы: «Книга гибнет, спасите книгу». Далее в письме говорится: «Я хочу работать, готов работать в помощь Госиздату, но прошу о создании для этой работы приемлемых условий, которые в конце концов пойдут на пользу самой Советской власти»[567]. Одним из таких условий была поездка в Германию для переговоров с возможными партнерами, особенно со старым знакомым Сытина, промышленным магнатом Гуго Стиннесом.
