Николай Иванов - Кремлевское дело
Из-за ширмы появляется независимый прокурор
В июне 1989 года нас пригласили на одно из заседаний комиссии, которые уже проходили еженедельно в полупустующем особняке на улице Куйбышева в трёх минутах ходьбы от Кремля. В кабинете Роя Медведева было тесно и душно. У стены размещалась различная звукозаписывающая аппаратура, среди которой выделялся огромный стационарный магнитофон. Возле него суетился молодой человек, который, как полагали многие члены комиссии, служил в КГБ. Председатель сообщил, что по нашему ходатайству он затребовал все материалы, послужившие основанием для заключения предыдущей комиссии. И ответ из Кремля был такой: комиссия Президиума Верховного Совета СССР материалов уголовного Дела о коррупции не изучала, ограничившись теми данными, которые представили Прокуратура и КГБ. Поэтому никаких документов у комиссии не имеется, а всё, что она наработала, опубликовано в газетах 20 мая 1989 года.
Подобная информация от души развеселила даже тех, кто был настроен к нам предвзято. Такую позицию уже заняли избранный от «красной сотни» член ЦК КПСС Владимир Адылов из Узбекистана, доцент юрфака МГУ Константин Лубенченко, юристы Юрий Голик, Николай Струков. Были и такие, кто ещё надеялся честно и объективно во всём разобраться – Эгидиус Бичкаускас, Игорь Сорокин , Николай Игнатович, Владимир Семёнов…
Словом, вовсе не все депутаты горели желанием оказаться в роли бессловесных статистов. На первом этапе именно они оказались в большинстве, проявляли инициативу, требовали активной работы. Так что Рою Медведеву приходилось туго. Опросили, к примеру, начальника следственной части Прокуратуры СССР Каракозова и надзирающего прокурора Попову – и услышали лишь подробный анализ того, какое противодействие оказывалось расследованию уголовного дела N 18/58115-83, и как оно разваливается сегодня по отработанной за десятилетия схеме, узнали немало примеров того, как «хоронили» аналогичные дела в прошлом. После таких бесед встречаться с другими причастными к расследованию лицами у Роя Медведева пропало всякое желание. Тем более, что к нему шли десятки заявлений следователей группы, в которых они сообщали о разгроме «кремлёвского дела» и политической подоплёке происходящего. А надо заметить, что к тому времени были отстранены от работы более 70 самых опытных и квалифицированных следователей из нашей группы.
Тогда схватились за дело Чурбанова, и даже заслушали бывшего заместителя председателя Военной коллегии Верховного суда СССР Марова. Тот бойко обвинял следователей в нарушениях законности, якобы установленных в судебном процессе, но так и не сумел внятно объяснить, почему же в таком случае суд не вынес частного определения в адрес следствия по этим самым нарушениям. К тому же выяснилось, что несколько месяцев назад другая комиссия авторитетных юристов внимательно изучила дело и пришла к выводу, что нарушения закона допущены самим Верховным судом, и Генеральному прокурору необходимо внести протест на необоснованный приговор. Тут у Роя Медведева и вовсе опустились руки, и про дело Чурбанова забыли.
Взялись было за жалобы на произвол следствия, поступившие от обвиняемых и их взяткодателей, родственников и хранителей ценностей. Оказалось, что даже поверхностный анализ этих как под копирку составленных посланий показывал, что все они хлынули из Узбекистана лишь после создания комиссии ЦК КПСС во главе с Пуго. Никакого доверия эта инспирированная акция, естественно, не вызывала. Наоборот, выводы напрашивались прямо противоположные.
Заслушивали на заседании комиссии Генерального прокурора Сухарева и его первого заместителя Васильева и, как ни бились, не могли получить от них вразумительного ответа на один очень важный вопрос: почему не был составлен акт приёма-передачи дела от Гдляна вновь назначенному руководителю следственной группы Галкину.
Тут надо напомнить, что в начале мая 1989 года материалы дела были захвачены у нас насильно. А ведь этих документов было более тысячи томов, У нас в подотчёте находилось множество вещественных доказательств, крупные ценности, исчисляемые десятками миллионов рублей. Любой табунщик знает, что если не пересчитал стадо, не составил документ, подписанный прежним пастухом, то за любую недостачу будет отвечать он и только он. Неужели понятные пастуху прописные истины были недоступны Сухареву и его подчинённым? Отнюдь. Они всё прекрасно понимали. Но им очень не хотелось, чтобы такая опись материалов составлялась. Её отсутствие развязывало руки Сухареву и компании. И своего они добились: одни документы уничтожались, другие прятались по сейфам, некоторые частично использовались. В такой ситуации очень легко объявлялись недоказанными сотни эпизодов, прежде не вызывающие сомнений, исчезали изобличительные показания на московских мздоимцев, а пресловутое «дело следователей» можно было шить играючи.
Поскольку Генпрок игнорировал наши требования, мы неоднократно в письменном виде информировали об этом комиссию, настаивая на составлении описи всех материалов дела. Некоторые депутаты просто недоумевали, почему так упорствует Сухарев, что мешает ему пойти на этот шаг – хоть и через два месяца? А если завтра обнаружится пропажа ценностей или каких-либо документов, кто будет отвечать? Но Генеральный прокурор был твёрд, как скала. Впрочем, очень скоро даже самые наивные в комиссии поняли, где зарыта собака.
Наиболее ярко высветилась Сухаревская позиция после изучения прекращённого дела Смирнова. Полтора месяца Струков и Александрин штудировали следственные документы. Смирнова «отмазывали» столь поспешно, дело ломали столь примитивно и грубо, настолько всё было шито белыми нитками, что не могло не вызывать чувства возмущения даже у тех членов комиссии, которые не испытывали к нам никакого расположения. Вывод комиссия сделала категоричный: дело Смирнова прекращено незаконно, необоснованно и должно быть возобновлено его дальнейшее расследование.
Наша позиция, которую мы упорно отстаивали в комиссии, была такова. Кремлёвская верхушка признала политической ошибкой прежнюю кампанию против региональных мафиозных кланов и свернула борьбу с коррупцией во властных структурах. Все крупные расследования в стране локализованы либо свёрнуты. Расследуемое нами уголовное дело осталось единственным исключением, и его давно постигла бы та же судьба, что и других, если бы не широкая общественная поддержка снизу. А поскольку угроза разоблачений для высшей элиты становится всё более реальной, на непокорную следственную группу бросили всю мощь репрессивного аппарата: Прокуратуру, Верховный суд, КГБ, МВД, организовали шельмование в средствах массовой информации. Посмотрите, убеждали мы членов комиссии, как всё это происходило поэтапно. Сначала нас отстранили от руководства группой, передав дело послушному Галкину без оформления акта приёма-передачи материалов. Все подследственные прошли обработку в КГБ, где им помогли «вспомнить», что они никогда никаких взяток не брали и не давали, после чего было заявлено: никаких подозрений по части коррумпированности высшего эшелона партийно-государственной власти не было и нет. А чтобы не оставалось сомнений, 22 мая реабилитировали Смирнова – на тот момент единственного работника ЦК КПСС, которого нам удалось привлечь к уголовной ответственности. Далее разогнали костяк следственной группы и освободили из под стражи Осетрова, Орлова, Умарова, Раджабова, Джаббарова и других обвиняемых из числа Делегатов XIX партконференции, или лиц, когда-либо работавших в ЦК КПСС. И, наконец, доказывается, что никакой мафии в Узбекистане не было и нет. С этой целью дело раздробили на части, в результате чего целостная мафиозная паутина предстала в виде «отдельных негативных явлений». Продолжается реабилитация некоторых партийных боссов, остальным объёмы обвинения искусственно сокращаются в десятки раз.
