Сергей Кузнецов - Ощупывая слона. Заметки по истории русского Интернета
Вопрос: Какая разница между одним рублем и одним долларом?
Ответ: Один доллар.
Но, к счастью, потом макроэкономические параметры уступили место живым людям — Ельцину, Кириенко и Черномырдину. О том, что последний снова появился в Кремле, я догадался, прочитав политическую версию старого анекдота про программиста, который в случае поломки автомобиля советовал всем вылезти из него, а потом снова залезть. На этот раз программист советовал для борьбы с кризисом уволить премьера, а потом взять его обратно. Узнав, что и это не помогает, он признавался, что даже и не знает, что делать.
Этого, впрочем, не знали и все остальные. 31 августа лидером по популярности стал лаконичный анекдот: «Кто бы мог подумать?» — спросил Черномырдин, но добровольцев так и не нашлось». Причины же отставки Кириенко были изложены в анекдоте про похмельного Президента, который однажды, проснувшись в воскресенье, увидел какого-то молодого и бойкого мужика в очках и спросил его, морщась от боли в затылке:
— Ты кто?
— Я Кириенко, Борис Николаевич, ваш премьер-министр!
— Не-е-е, ты что, у меня ж Черномырдин вроде премьер…
Так русские политики стали догонять Клинтона с Моникой, лидировавших весь август. Приезд Билла в Москву (который я из своего прекрасного далека счел вымыслом автора анекдота) позволил свести американский скандал и русский кризис лицом к лицу:
— Что, — спрашивает Клинтон Ельцина, — тяжело тебе, Борис, сейчас приходится?
— Да, Билл, — вздыхает Ельцин, — что и говорить. Так ведь и у тебя, я слышал, крупные неприятности?
— Ну, — отвечает тот, — я-то хоть удовольствие получил…
Я, впрочем, подозреваю, что Ельцин тоже получил свое удовольствие, но это к слову.
В начале сентября анекдоты о политиках пошли на спад, отчего мне стало еще тревожнее:
Вопрос Армянскому радио:
— Почему из магазинов стали исчезать продукты???
— У народа закончились запасы 1991 года…
И еще мрачнее:
Заходит человек в продуктовый — там пусто. Заходит в хозяйственный:
— У вас топоры есть?
— Нет.
— А пилы?
— Нет.
— А бельевая веревка?
— Еще остались. Берите, берите, они в этом месяце очень хорошо идут.
Это был верный признак — эмоциональный шок проходит. Люди вернулись от экономики и политики к обычной жизни с ее бытовыми сложностями и простыми радостями: нет продуктов — пойду куплю хоть бельевую веревку.
Окончательное выздоровление наступило, когда на экран моего монитора снова вернулись позабытые уже «новые русские». От кризиса они стали человечнее. Один записал в дневник: «Перечитывал старые сообщения на пейджере. Много думал», а другой спал как младенец. То есть каждый час просыпался и плакал.
Где-то 8 сентября двое знакомых нам банковских работников вели уже совсем другой разговор:
— Как дела?
— Полный пиздец.
— Да ладно, не приукрашивай.
Кстати, если кто не знает, «пиздец» — это коалиционное правительство «Порядок И Законность — Демократический Единый Центр РОССИИ», созданное в рамках еще какого- то анекдота.
Постепенно вспомнилось, что экономические катастрофы — такая же черта российского исторического пейзажа, как зимние холода. 14 сентября двое новых русских, благополучно переживших все потрясения, обменивались репликами, слушая диктора телевидения, который сообщал, что цены на кофе и импортные коньяки повысились в три раза.
— Ничего, братан, пили и будем пить!
— Доллар вырос до 20 рублей.
— Ничего, братан, покупали «мерсы» и будем покупать!
— Завтра в Москве дожди, похолодание до плюс 3–5 градусов.
— Вот сволочи в правительстве! Ну что хотят, то и творят!
Каждое потрясение дает человеку шанс что-то новое узнать о себе, о жизни и о своем месте в этом мире. И постепенно перестаешь желать, чтобы все было как раньше, понимая, что не только все вокруг, но и сам ты уже — другой. Если бы все оказалось шуткой, мы бы не смогли жить, как раньше. И, возможно, полученный нами опыт стоит потерянных в «СБС-Агро» денег.
И потому мне хотелось бы закончить лучшим анекдотом от 10 сентября.
Через неделю после окончания кризиса. По телевизору выступает Ельцин:
— Дорогие россияне! С сегодняшнего дня курс доллара снова 6 рублей. А за испуг с вас — саечку!
Не помню, честно говоря, вышла ли эта статья в «Матадоре», который закрылся вскоре после кризиса, но раз уж зашла речь об августе 1998 года, расскажу продолжение истории о том, как я проводил время в Израиле, — частично потому, что я люблю эту историю, а частично потому, что в ней принимают участие уже знакомые читателю персонажи, да и по жанру она подходит для главки о Вернере: типичная «история из жизни».
Дело в том, что причина, по которой я не смотрел в Израиле телевизор, была напрямую связана с русским Интернетом и Zhurnal.ru. Жил я у Саши Шермана, который как раз в этот момент уволился из «Интела» и вместо израильского программиста, решил стать российским журналистом — виной чему, собственно, и были неизъяснимые наслаждения, подаренные ему работой в «Журнале. ру». В свое время Шерман и его жена Марина приехали из Харькова и проделали путь от дорожных рабочих до высокооплачиваемых специалистов в «Интеле» — можно понять, что Марина не была в особом восторге по поводу возможного отъезда мужа в Москву (и, заметим в скобках, как в воду глядела — сейчас они уже развелись). Поэтому Шерман старался не смотреть телевизор попусту, надеялся — так Марина не заметит, что в Москве кризис.
Вот я и жил без телевизора, пока однажды мы не пошли в гости, где первое, что я почти с порога услышал, была фраза: «В некоторых пунктах обмена валюты Москвы курс доллара достиг 50 рублей». Это потом я узнал, что на самом деле такого курса не было, а тут я был уверен, что за десять дней национальная валюта подешевела в десять раз. Как сказал по другому поводу Александр Еременко, «эту страну на два дня невозможно оставить».
Ну так вот. Я приготовился к худшему, решил, что, когда вернусь в Москву, узнаю, что там умерли все глянцевые журналы, выключился Интернет, закрылись газеты и моя дочка плачет от голода. Меня охватила отчаянная решимость, густо замешенная на чувстве долга и восточном фатализме. В таком состоянии я обычно придумываю себе самый пугающий вариант: будь я девушкой, задумался бы о проституции, а так решил, что уеду в Израиль и стану, как Шерман, дорожным рабочим. А кино буду смотреть только старое и только по выходным (основной моей журналистской работой была тогда кинокритика, от которой я уже начал уставать). В таком настроении я и вернулся в Москву.
