Егор Лигачев - Предостережение
Поставил подпись и дату — 15 мая 1989 г.
Перечитал. Получилось. И главное, надо побыстрее опубликовать в печати сообщение о моем заявлении, чтобы люди не думали, что я чего-то испугался. Мне нечего бояться!
Вскоре мне сообщили, что в Прокуратуру СССР обратился и М.С. Соломенцев. Естественно, мы обменялись с ним мнениями, решили направить обращения в комиссию Президиума Верховного Совета, в Прокуратуру СССР и просить немедленно опубликовать их в печати. Но поскольку нездоровые слухи усиливались и тень подозрений ложилась на Политбюро в целом, я из чисто этических соображений решил ознакомить с окончательным текстом всех членов ПБ.
Возражений и замечаний не было. Но вдруг позвонил Вадим Андреевич Медведев.
— Егор Кузьмич, — начал он. — Может быть, не стоит спешить с публикацией этого сообщения? Зачем накалять страсти? Давайте подождем возвращения Михаила Сергеевича, посоветуемся, обсудим всесторонне.
Откровенно говоря, я не удивился такому звонку. Медведев отличался нерешительностью, неопределенностью, предпочитал выжидать.
— Чего же ждать? — резко возразил я Медведеву. — Задета моя честь, честь ЦК, Политбюро. Почему мы должны молчать и этим подогревать кривотолки?
Но Медведев тянул, тянул, а согласия не давал. Между тем ТАСС, печать «выходили» именно на него. Хорошо зная сложившуюся систему, в основе своей при Медведеве не измененную, я понимал, что главные редакторы газет, получив мое и Соломенцева сообщение, будут звонить именно Медведеву, ждать именно его указаний.
Но Медведев опасался, «как бы чего не вышло». Горбачевато нет, а брать решение на себя Вадим Андреевич не любил. Если же он с кем-то уже неофициально посоветовался — а такой вариант я исключить не мог, — то его упорство тем более понятно. В общем, разговор становился бессмысленным, и я распрощался.
Время шло, а я, выходит, все еще отмалчиваюсь после заявления Иванова. Где сейчас Горбачев? Общий отдел уже поставил меня в известность, что Генеральный секретарь возвращается из Китая именно сегодня. Но самолет прилетает очень поздно, по сути глубокой ночью. Если ждать его прибытия, газеты не успеют опубликовать мое опровержение в завтрашнем номере. Конечно, еще день-два погоды не делают. Однако звонок Медведева меня насторожил. Я вспомнил обтекаемую фразу Горбачева в аэропорту. Интуиция политика подсказала, что обязан действовать решительно. Остановить меня в тот момент было уже невозможно. Я четко и ясно осознавал, что надо делать. Будучи еще не в силах предвидеть отдаленные последствия происшедшего, я понимал, что обязан завтра же опубликовать опровержение, ибо впоследствии именно оно, именно этот немедленный отклик станет как бы моральной базой моих последующих действий. Переходя на военную терминологию, я обязан был дать встречный бой.
Я поднял трубку телефонного коммутатора «ССК» — совершенно секретного коммутатора.
Надо сказать, что система связи при Генеральном секретаре ЦК КПСС М.С. Горбачеве была отработана на высоком техническом уровне. Это и понятно. В жизни такой огромной страны, как наша, не могло быть ни единой минуты, когда по каким-то причинам невозможно связаться с Генсеком, Председателем Совета Обороны.
Сняв трубку, я попросил девушек, сидевших на коммутаторе:
— Где сейчас Михаил Сергеевич? Попытайтесь, пожалуйста, соединить меня с ним. И как можно скорее.
Спутниковая связь работала надежно: буквально через три минуты телефон «ССК» зазвонил.
По моим прикидкам, самолет находился где-то на подлете к границе. Слышимость была прекрасной. Я объяснил Горбачеву суть дела и зачитал текст небольшого заявления.
— Все понял, — сказал Михаил Сергеевич. — Конечно, надо публиковать. До встречи в Москве.
19 мая в «Правде» и в «Известиях» было опубликовано сообщение под заголовком «Категорический протест». В нем, в частности, говорилось, что «Е.К. Лигачев 15 мая обратился с заявлением в Прокуратуру СССР в связи с выступлением следователя Н.В. Иванова по ленинградскому телевидению… Е.К. Лигачев категорически отверг это высказывание, расценивает его как клевету, провокацию. Он просит расследовать данный факт и результаты опубликовать в печати».
Считал и считаю, что поступил совершенно правильно, публично опровергнув заявление Иванова. Во-первых, оно было чистейшей клеветой, и я показал, что не боюсь никаких расследований. А, во-вторых, такие действия с моей стороны соответствовали моему открытому, прямому, каюсь, отчасти даже прямолинейному характеру. Не люблю интриг и виляний.
Кстати, когда Гдлян, Иванов и примкнувшая к ним экономист Корягина отыграли «лигачевскую карту» и почувствовали, что она больше не нужна, они попытались привлечь к себе интерес нападками на Горбачева, публично, на митингах обвиняя его в причастности к так называемому «ставропольскому делу» о коррупции. После первых же нападок на заседании Политбюро я предложил Михаилу Сергеевичу немедленно дать отпор, опровергнуть клеветников. Однако Горбачев решил поступить иначе, решил отмолчаться, не привлекать внимания к заявлениям следователей.
Считаю, что это неправильно. Такого рода действия политических противников, направленные против лидера, являются отнюдь не его лишь личным делом.
Тактика или стратегия?
22 мая 1989 года состоялся очередной Пленум ЦК КПСС. К этому времени кампания шельмования людей в средствах массовой информации набрала обороты. Что касается меня, то поползли слухи, якобы Усманходжаев передал мне в кабинете еще тридцать тысяч, упакованных в «дипломат».
Было ясно, что некоторые газеты выполняют определенный политический заказ. И я решил предпринять новый ответный шаг, на этот раз по партийной линии.
В Уставе КПСС предусмотрено, что каждый член партии имеет право обратиться с вопросами, заявлениями и предложениями в любую партийную инстанцию, вплоть до ЦК, и требовать ответа по существу. Я решил воспользоваться этим правом и обратился с заявлением в ЦК КПСС. В нем писал, что обвинения, выдвинутые следователями Гдляном и Ивановым против меня, провокация против Политбюро в целом. Это свидетельствует об усилении в стране тенденций политического карьеризма. Надо его видеть и с ним бороться, так как к добру развитие такой тенденции не приведет.
Я писал также, что пресса много помогает перестройке. Но, к сожалению, некоторые средства массовой информации предоставляют свои страницы для шельмования людей, еще до суда обвиняя их в преступлениях, восстанавливая против них общественное мнение. Она порой шельмует даже тех, кто и под следствием не находится. Примеров таких много, в ЦК на этот счет приходят письма. Получается, что вместо стремления к правовому государству мы скатываемся к беззакониям.
