Григорий Ревзин - Ян Жижка
Антифеодальная направленность, «присущая всем большим крестьянским выступлениям, роднит их между собою. Однако гуситское движение существенно отличается от всех предшествующих восстаний крестьян. Оно стоит ближе к ранним буржуазным революциям, чем к средневековым крестьянским движениям.
В гуситский период восстание крестьян в Чехии против феодального строя соединилось с борьбой против католической церкви, немецкого духовенства, патрициата, вылилось в национальную войну против немецкого дворянства, императора и ненавистных крестоносцев.
Это придало гуситскому движению широкий размах, втянуло в него различные социальные группы, способствовало установлению союза между двумя лагерями: умеренным — рыцарско-бюргерским — и революционным — крестьянско-плебейским. Правда, этот союз часто нарушался, сменяясь борьбой, но он немедленно восстанавливался, как только появлялась опасность извне, со стороны императора и римского папы.
* * *После катастрофы у Липан власть над страной быстро забрали в свои руки ее старые феодальные хозяева. На чешский престол взобрался, наконец, император Сигизмунд. Он долго не верил своей удаче, но когда убедился в том, что трон под ним прочен, начал мстить всем, кто, по его мнению, повинен был в его пятнадцатилетних злоключениях.
Паны, монахи, католические прелаты в замках и монастырях, новый патрициат Праги и других городов Чехии — все черные силы реакции торжествовали победу.
Архиепископ Рокицана — гусит, который при помощи «Компактатов» весьма ловко разделался с учением Гуса, — изощрялся теперь в изъявлении преданности Сигизмунду.
Большой Табор после липанского погрома и гибели лучших народных вождей попал под власть кучки предателей, честолюбивых гетманов, подкупленных Сигизмундом обещанием военных постов и государственных должностей. Эти гетманы понуждали обескураженную поражением массу таборитов итти за ними и принять соглашение с императором.
На Малом Таборе против натиска феодальной реакции несколько лет кряду боролся старый сподвижник Жижки Амвросий. Он выставлял в поле военные отряды Сирот, бил силы Сигизмунда. Но в 1437 году и он был устранен изменниками народному делу, захватившими власть в Градце.
Однако и после падения Амвросия в чешской земле остался уголок, где с прежней силой и страстью продолжала кипеть народная борьба. Друг Жижки Ян Рогач сумел закрепиться на горе возле Малешова. Это был последний бастион таборитского движения. К Рогачу в Сион — так по-библейски назвал гетман свою новую твердыню — стекались теперь все те, кто жаждал ратного дела, кто предпочитал борьбу и смерть подлой покорности торжествующему врагу.
В городах и селах Чехии очень многие с замиранием сердца и смутной надеждой глядели в то лето 1437 года на героический, неравный бой, который повел Ян Рогач. Уже тринадцать лет прошло после смерти Жижки, а чехам из народа казалось, что ожил боевой дух слепого полководца.
Сигизмунд не жалел ни денег, ни снаряжения, слал к стенам Сиона отряд за отрядом. Его приказ — раздавить Рогача любой ценой.
Осада Сиона нaчалась в мае. Крепость, окруженную земляным валом, глубоким рвом и мощными стенами, трудно было штурмовать. Для императорских наемников это предприятие становилось просто невозможным из-за героической решимости таборитского гарнизона.
Пан Птачек, руководивший осадой, построил передвижные башни, поднявшиеся высоко над стенами крепости. С этих башен обстреливалось все, что находилось внутри крепостного обвода. Но огонь, которым отвечали осажденные, был губителен. Он отбивал у Птачка охоту к возобновлению штурмов.
Четыре месяца длилась осада. Порох, ядра, хлеб — все приходило у осажденных к концу. А Птачек, отчаявшись добиться успеха прямыми атаками, стал рыть подземный ход к крепости.
Закончив это дело, он отвлек внимание таборитов ложными приступами и бросил своих людей через прорытый в земле ход к самым стенам Сиона. По приставленным лестницам они сумели взобраться на эти стены и проникли внутрь крепости.
Измученные голодом табориты дрались с мужеством отчаяния. Горстки людей отбивались от наседавшего вдесятеро более многочисленного врага.
Под звон скрещиваемых мечей в последний раз запели «божьи воины» свою боевую песню — песню Жижки. Силы их таяли быстро. Тела павших мешали драться живым.
Ян Рогач врубился в самую гущу Сигизмундовых наемников.
Он искал теперь смерти…
Замахнувшись мечом, Рогач задел ногою тело товарища, упал. На него сразу навалились сверху.
6 сентября 1437 года Сион был предан огню. Через два дня по улицам Праги вели закованного в цепи Рогача с его пятьюдесятью боевыми товарищами. В Пражском замке плененного гетмана нетерпеливо поджидал сам Сигизмунд, окруженный блестящей свитой чешских феодалов.
Когда полуживых от голода и ран пленников втолкнули в зал, Сигизмунд сразу признал среди них Рогача. На покрытом ранами лице лихорадочно горели глаза, глядевшие куда-то вперед невидящим взором.
— Ян Рогач, — оказал тут Сигизмунд, — преклони колена перед твоим королем!
— Я очень жалею… — воспаленные губы израненного гетмана с трудом произнесли эти слова.
Сигизмунд заулыбался. Недаром велел он привести последнего таборитского вожака сюда, в замок. Сейчас перед собравшимся здесь цветом чешского дворянства прозвучат покаянные слова!
— О чем тут жалеть, Ян Рогач, опустись на колени, — а там посмотрим!..
— Жалею, — хрипел Рогач, собравши последние силы, — жалею, что мне не вышибли глаз… Я не глядел бы сейчас на тебя, богомерзкого!
Сигизмунд побагровел:
— Эй, палачи!
«После чего, — рассказывает летописец, — Рогача и товарищей его отвели в ратушу Старой Праги и подвергли безжалостным пыткам. Пытали, пока из тела не вывалились внутренности».
«А на другой день, 9 сентября, на пражской площади возвели виселицы. Повесили товарищей Рогача. А его самого повесили выше всех, обрядивши, по приказу императора, в парадный дворянский наряд с золотым поясом, накинув на шею золотую цепь, словно бы королевскую награду…»
Так мстил Сигизмунд.
Со смертью Рогача закончилось вооруженное сопротивление чешских народных масс римскому папе, императору Сигизмунду, всей торжествующей феодальной реакции.
* * *Исторический урок, какой следует извлечь из поражения таборитского движения, заключается в сталинской истине: крестьянство может преуспеть в борьбе против феодального угнетения, только когда его восстание сочетается с революционной борьбой другой созидающей и преобразующей общество силы. Такая сила — рабочий класс.
