Григорий Зумис - Люди Церкви, которых я знал
Всякий раз, когда мы готовили монастырь к какому-нибудь празднику, они трудились больше всех. Никогда не приходили они с пустыми руками, с собой у них всегда что-нибудь было: овощи, фрукты, цветы, готовая еда.
Как-то холодным зимним днём я сидел у колодца, и вдруг увидел, что ко мне идёт госпожа Фотиния с поднятым передником, который был чем-то наполнен.
– Благослови, отче. Я принесла тебе зелени.
– Госпожа Фотиния, мы зелень собираем вокруг монастыря, Вам не стоило так трудиться в такой холодный день.
– Это, отче, зелень с гор. Я собрала её для тебя, ты должен взять.
«Боже мой, богатые даже не подходят к нам, а эти бедняки нас снабжают, утешают своей любовью и поддерживают нашу жизнь своими скудными запасами!»
Каждую субботу вечером мы совершали малое бдение по уставу старца Амфилохия, который он дал монастырю Благовещения на Патмосе. Эти женщины приходили первыми. Из-под чёрных платков их лица сияли радостью. «Отче, – говорила госпожа Елена, – всякий раз, как я захожу в монастырские ворота, я забываю обо всём и чувствую себя другим человеком».
Все они приносили по просфоре, завёрнутой в белое полотенце. Их просфоры всегда были очень хорошо пропечены. Отец Апостолис, архиерейский наместник в Агринионе, говорил: «Горе нам, братья священники, что мы упразднили просфоры бабушек, которые просеивали муку трижды, чтобы просфора для литургии была такой, как следует, в то время как сами ели лишь кукурузную кашу и чёрный хлеб, да и этого у них часто не хватало».
За два с половиной года, что мы служили в этой святой обители, я не помню ни одного случая, когда они не пришли бы в церковь. Как-то ночью, когда уже окончилось бдение, погода сильно испортилась: свет от молний, бивших в землю одна за другой, был яркий, как днём. А после молний начался сильнейший ливень, так что я, глядя в окно из игуменской кельи, сказал: «Вон идут старушки. Если бы я был на их месте, то оставил бы свой дом, тепло, и пришёл бы на бдение? Скорее нет, чем да». Ранним утром они уже стояли у наружной двери, ожидая Божественной литургии!
Эти верные Богу женщины, стоявшие в ледяном храме и клавшие поклоны до промёрзшей земли, были для нас большим утешением.
Александра была калекой: у неё была одна рука, да и на той было только три пальца. Она ставила себе на голову широкую корзину, в которой были то хлебы, то цветы, то какая-нибудь пища, и несла её в монастырь, чтобы монахам не приходилось часто ходить на сельский рынок. Своими тремя пальцами она умудрялась держать кисть, которой белила монастырские постройки.
После нашего ухода из этого монастыря и его закрытия она вместе со своей мамой Георгией приходила к нему, садилась напротив и оплакивала своё духовное сиротство.
Госпожа Елена говорила: «Каждую ночь, когда в три часа я слышала звон монастырского колокола, то просыпалась и говорила мужу: «Афанасий, в это время монахи о нас молятся». Я вставала, зажигала лампаду, клала на уголь ладан и молилась. В этот час я и теперь прислушиваюсь, но уже ничего не слышно: ни колокола, ни била[215]».
Зимой они, подобно нашим матерям, спрашивали: «У вас есть что кушать? А одежда есть? Дров хватает?»
После этого они доставали из кармана своё рукоделие: вязаные шерстяные носки, которые вручали нам с большим почтением. Кто из владык спрашивал когда-нибудь, не протекает ли у нас крыша и хватает ли нам дров для отопления?
Во время сбора оливок многие пожилые женщины собирали упавшие плоды среди терновника и колючих листьев каменного дуба, которые царапают руки не меньше, чем чертополох. Часто им приходилось делать это во время такой влажности и холода, что их старые костлявые руки становились темнее их чёрной одежды. После окончания сбора урожая они приносили по бутыли оливкового масла для лампад, горящих перед иконой Богородицы. С тех пор и я начал всегда сам собирать оливки, чтобы от собственных трудов приносить масло для лампады Богородицы.
О блаженные души, как часто я ищу вас на этой земле, но не могу найти, так как вы покоитесь теперь в стране живых!
Саломия, всегда одетая в чёрное
Совершенно нищая Саломия в своей скромной одежде всю жизнь ходила в церковь. Она всегда садилась в самом конце, и поэтому разные умники считали её дурой. Скромность в одежде делала её ещё более смиренной. Подметание полов было её единственным рукоделием в доме, в храме и в монастыре.
Её уста для других всегда были закрыты. Если у неё кто-нибудь о чём-то спрашивал, то в ответ слышал только: «Я не знаю, я не слышала, я не поняла». Её будто бы слабоумие не позволило ей стать одной из сельских сплетниц.
Плохо очищенный керосин был для Саломии единственными духами и лекарством, которым она мазала свои больные места. Она постоянно страдала от головной боли. Я спросил у неё:
– Может, тебе нужно какое-нибудь лекарство?
– Нет, отче, я помолюсь Богородице, чтобы Она убрала из моей головы и шумы, и боль.
Она никогда не пропускала богослужения и много молилась, когда оставалась одна. Она постоянно молилась по чёткам. Как-то вечером я подслушал её смиренную молитву, которая сопровождалась множеством поклонов: «Господи, умири мир. Господи, прости грехи всего мира. Даруй людям покаяние и любовь к Тебе и друг к другу. И мне, грешной, даруй прощение. Будь милостив к моему духовному отцу и духовным братьям…» Упомянув несколько имён, она продолжила молитву.
Я предлагал ей постричься в монахини, но она отвечала: «Нет, отче, я недостойна такой великой чести».
Много раз она говорила о том, что видела во время литургии, но как-то неопределённо и сбивчиво: «Сегодня Христос сиял в святой Чаше. Сегодня на литургии ты был не один: с тобой в алтаре было много священников, впрочем, мне, недостойной, не следует говорить о таких вещах».
Иногда она говорила, что видела, как её приходской священник служит в свете, а иногда во тьме: «Сегодня батюшка не был чистым. Его постоянно обволакивало какое-то чёрное облако».
Как-то летом, будучи в Прусе, я сказал: «Если мы посадим кипарисы под опорной стеной на дороге к монастырю Всех святых, то они хорошо будут удерживать почву, которая постоянно осыпается».
Старушка Саломия запомнила это и, когда наступила зима, решила осуществить. Однажды вечером посреди снега и тумана я увидел, как она подходит к монастырским воротам с двумя мешками, в которых были саженцы кипариса.
– Саломия, как у тебя это получилось? Как ты прошла через перевал по такому снегу? Как смогла донести сюда из своего села все эти деревья? Сколько дней тебе потребовалось, чтобы дойти до монастыря?
