Федор Раззаков - Другой Аркадий Райкин. Темная сторона биографии знаменитого сатирика
«С убийственной беспощадностью к предмету осмеяния и точностью в деталях, репликах Хазин и Райкин расправляются с порождением культа личности, маленьким безграмотным человеком, который попал в номенклатуру и стал пожизненно руководителем. Он глуп и изворотлив, он угрюм и страшен…»
Это тот самый Марк Розовский, который в наши дни не вылезает с экранов телевизоров, гневно клеймит сталинское прошлое и призывает россиян за него покаяться. Видимо, имея в виду преступления пантюховых, которые в далекие 30-е репрессировали невинных граждан. Как мы помним, было такое: в 30-е годы шла война элит, во время которой одни палачи вынуждены были уступить место другим – более прытким и хватким. В результате пантюховы стали теснить во власти кацманов, прибирая рычаги управления страной в свои руки (кстати, отца Розовского, который начинал свою деятельность в Рабоче-крестьянской инспекции при ВЧК Украины, в конце 30-х тоже репрессировали – отправили в лагеря). Потом эти же пантюховы сумели выиграть страшную войну и заново восстановить разоренную страну. При Хрущеве у кацманов появилась надежда, что их снова вернут во власть, но эти надежды не оправдались, поскольку именно тогда оттуда удалили их последнего соплеменника – Лазаря Моисеевича Кагановича. Тем самым пантюховы взвалили на себя весь груз ответственности за страну, а кацманам осталась одна прерогатива – наблюдать за этим процессом со стороны и при любой возможности строго с них спрашивать за любую оплошность. Впрочем, они иногда не только наблюдали.
Например, в экономике тот же Хрущев опирался и на соплеменников кацманов: так, с 1962 года в СССР начался экономический эксперимент, который можно смело назвать рыночным – нескольким десяткам крупных предприятий было разрешено поставить во главу угла не пресловутый план, а прибыль. Разработчиком этого эксперимента выступил харьковский экономист Евсей Либерман. Началось постепенное внедрение рыночных элементов в советскую экономику, что ограничило одну из главных характеристик социалистической экономической системы – плановость и предоставило свободу стихийным рыночным силам. Были и другие примеры привлечения кацманов в экономическую жизнь страны. Однако путь в политику им по-прежнему был наглухо закрыт – там все решали соплеменники пантюховых. Вот почему в спектаклях Райкина все отрицательные персонажи носили русские имена и фамилии, а еврейских не было вовсе. Как уже говорилось, эта тенденция всегда вызывала недоумение у определенного числа русских людей, однако по-настоящему животрепещущей эта проблема станет в середине 60-х годов, о чем речь у нас еще пойдет впереди.
О том, что из себя представлял в спектакле райкинский Пантюхов (а это, повторимся, был собирательный образ многих начальников русского происхождения, двинутых во власть еще Сталиным в середине 30-х в рамках кампании по активному ославяниванию элиты), рассказывает Е. Уварова:
«Фигура Федора Гавриловича Пантюхова монументальна, благодаря расширенным и поднятым плечам костюма она почти квадратна. Отмечается «стольколетие» его «безупречной трудовой деятельности». На застывшем лице запечатлена торжественность момента. Высоко вздернутые брови делали глаза круглыми. В остановившемся взгляде тупая неподвижность, нет даже намека на мысль. Примятые несвежие волосы. Маска с пятачком носа закрывала верхнюю часть лица, а в квадратном подбородке чувствовались жестокость и напористость. Такой человек не свернет с дороги, перешагнет через любые обстоятельства. В обрамлении торжественного венка Пантюхов сидел и слушал юбилейные речи.
Заученными, стандартными словами пионер торжественно приветствовал юбиляра, излагая его биографию. Но вот по волшебству Пантюхов и пионер менялись местами. И теперь уже сам Федор Гаврилович, как бы со стороны глядя на свою жизнь, в небольших сценках-эпизодах воспроизводил этапы своей биографии.
Пантюхов рано понял, что легче учить других, чем учиться самому, это, последнее, он никогда не любил. В юности донос на старичка-учителя помог выдвинуться. Работал культурником, инспектором, уполномоченным: предпочитал «неконкретные специальности». Луженая глотка и активная напористость помогли ему пробиться на ответственную работу, несмотря на то что любое дело, за которое он брался, оказывалось проваленным.
Кем и чем он только ни руководил: и НИИ, где призывал слабые токи превратить в сильные, а полупроводники – в проводники, и транспортом, и трестом зеленых насаждений, и банно-прачечным комбинатом, и филармонией. «На искусстве» он продержался дольше всего: «…с той поры, когда сатиру ругали, и до той поры, когда ее снова ругать начали». Общие принципы руководства были ему ясны: «Идеи не вижу, сегодняшнего дня не вижу», – значительно указывал он дирижеру (М. Максимов). «Какие же идеи, это композитор Глюк, девятнадцатый век», – пытался возразить дирижер. Но всегда оказывались тут как тут бездарности и подхалимы, готовые поддержать начальника.
И хоть «стольколетие» Пантюхова отмечалось торжественно, он по-прежнему оставался на руководящей работе, итог прожитой жизни был не так уж весел. В то время, как другие строили, лечили, что-то открывали, он «драил, вправлял мозги, прочищал с песочком»…»
Позднее Райкин признавался, что, играя Пантюхова, он порой жалел его за жизнь, прожитую впустую. Чувство сожаления придавало трагикомическую окраску сатирической фигуре, как и всей пьеске «Юбилей». Подобного по масштабу обличения сатирического характера в театре и литературе тех лет, кажется, не было. «Я много видел на сцене и читал современных комедий, – писал известный исследователь этого жанра В. В. Фролов, – среди них попадались разные и совсем мало сатирических. И что особенно обидно – сатира, как правило, в наших пьесах мелкая, сюсюкающая, кухонная, смакующая анекдоты из быта… Райкин ведет поиск в общественной, гражданской сатире… И в этом смысле большой удачей является комический характер Пантюхова…»
Отметим, что и тогдашний руководитель страны Никита Сергеевич Хрущев в чем-то был похож на Пантюхова. Он тоже был родом из народной среды, без высшего образования – то есть малограмотный. В молодости кем только ни работал: сначала пастухом, потом слесарем в Донбассе. Тогда же пришел в революционное движение, где был «двинут» на руководящую работу. Попутно учился – на рабфаке, затем в Промышленной академии. В сталинские годы участвовал в репрессиях в рамках кампании по вытеснению кацманов из политики. К своим 60 годам (1954) дорос до руководителя страны, где с лихвой продемонстрировал недостаточность своего образования – перекроил экономику и идеологию страны так, что она пошла вразнос. Да еще имел наглость заклеймить своего предшественника, Сталина, обвинив его во всех смертных грехах, в том числе и в необразованности: дескать, тот воевал по глобусу. Хотя на самом деле из всех советских руководителей, пришедших к руководству страной после Ленина, Сталин был наиболее образованным: вспомним, что его личная библиотека насчитывала несколько тысяч томов, которые он собирал не за красивые корешки, а за знания, которые под этими корешками содержались (все книги вождя были испещрены его карандашными пометками). Хрущев же книги в руки почти не брал, видимо, считая, что его знаний и без того достаточно для того, чтобы руководить такой огромной страной, как СССР. Вот и доруководился: к началу 60-х его рейтинг в народе упал до критической отметки. В апреле 1964 года Хрущев справил свой юбилей – 70-летие (вспомним, как называлась интермедия Райкина про Пантюхова – «Юбилей») фактически при нулевом доверии масс и такой же поддержке своих соратников, которые подготовили за его спиной заговор. То есть на юбилее они пили за здоровье юбиляра, а в уме уже держали его свержение.
